И все, что пришло потом,
В купейном или плацкарте,
Крестило нас не огнем,
А символами на карте.
Учило тому, что боль
Есть главная из законов,
А жизнь – лишь прогулка вдоль
Холодных сырых перронов.
Кто скажет, что стал мудрей
От страха и снов тревожных,
От долгих, как смерть, ночей,
Тот, думаю, врет безбожно.
От этого сохнут рты
И вянут глаза, как розы.
Одни лишь полны листы
Стихов и бездарной прозы.
Надеялась много раз,
Что всё, я разбита всмятку,
Но, кажется, я – алмаз
И твердость моя – десятка.
Весь мир побежит водой,
Хмельной от своей капели,
Лишь я остаюсь с тобой
В придуманном мной апреле.
Он позвонил. Там дождь рыдал протяжно…
Он позвонил. Там дождь рыдал протяжно,
Откуда он хотел ко мне сбежать.
Он повторял все аргументы дважды
И только раз просил его понять.
И наяву и грезами питаем,
Все тот же голос, прежние слова,
Что, как волна, накатывал и таял,
И от него кружилась голова.
Он говорил, что я должна быть ближе
И не вставать тогда ему с колен…
Вдруг замолкал. А мне казалось, слышу
Тяжелый ритм пульсирующих вен.
Потом кричал, что жизни не осталось,
Что смысла нет все это продолжать.
Молчала я. И в зеркале боялась
Свой прежний взгляд безвольный повстречать.
Бесцеремонно в долгую беседу
Врывался шумом, кажется, вокзал.
Закончил строго: «Я сейчас приеду».
И на одно бессмертие пропал.
…Это было забавно и странно…
…Это было забавно и странно,
над морем летали птицы.
Утро. Невозможно рано,
но ты сказал: «Мне не спится».
Мы надели туфли на босые ноги,
ты завернул меня в плед,
мы вышли на берег пустынный и строгий,
оставляя на песке след.
И волны подбежали к нам здороваться,
и чайки уступили немного места.
Я уже миллионы лет твоя любовница
и целую вечность твоя невеста.
Время покрыло нас болью и неудачами,
опутало километрами фотопленок.
Но я внутри все такая же прозрачная
и держу тебя за руку, как ребенок.
Город смотрит глазами-окнами
откуда-то сверху, как соглядатай.
Давай останемся здесь гудками пароходными,
летящими безвозвратно.
Задернуты кулисы синих штор…
Задернуты кулисы синих штор,
Мой разум усмирен и обесточен.
Сегодня я – стремлениям укор,
Желаниям тревожным и не очень.
Сегодня я закрыла на засов
В своей квартире долгую субботу.
Слежу за стрелкой тоненькой часов,
Дарю ей неподдельную заботу.
Она мне хрупкой бабочкой в стекле,
По чьей-то воле кажется плененной.
Трепещет на безжалостной игле
И хочет непременно быть спасенной.
Стучит, стучит, уж сколько раз – не счесть,
Взмывает вверх, полетом одержима.
Но каждый раз ее на цифру шесть
Вернуть спешит железная пружина.
Мне жаль ее. Недрогнувшей рукой
Судьбу изящной пленницы решаю.
Дарую ей заслуженный покой
И ловко батарейку вынимаю.
И вот она умолкла и стрелой,
Воткнувшейся в мгновение, застыла.
Суббота. Бесконечный выходной.
Убито время. Я его убила.
Зачем? Не потому ль, что лето
Зачем? Не потому ль, что лето,
Сегодня встала в шесть утра.
К звезде приблизилась планета,
А значит, леность и жара
Накроют в полдень этот город,
Не всколыхнется неба гладь.
И воробьи февральский холод
С тоскою будут вспоминать.
Я потеряю мысль и волю,
В тенистом спрятавшись саду.
И потому сейчас по полю
От дома своего бегу.
Хочу, проста и златокудра,
Успеть за тоненькую нить —
Еще одну длиною в утро
Совсем иную жизнь прожить.
Моих волос тонка вуаль,
Как золотая паутина.
Ах, кто бы знал, когда печаль
Найдет в пыли себе причину.
А этот волос был не мой
Ни положеньем, ни пигментом.
В своей бесстыжести немой
Он был страшнейшим аргументом.
Без применений грубых сил,
Как в чьей-то жизни запятая,
Он так небрежно заявил,
Что в этом доме я чужая.
Он говорил часами,
Путался в мыслях и чувствах.
Она поводила плечами,
Точно спорили об искусстве.
Небо в неровную складку
Дождь начинало сеять.
Ей было немного зябко,
Ей было уже двадцать девять.
Читать дальше