Юлия Мамочева - The Bestелесность

Ночь – столикая, тьма – красавица!
В робе траурной – всё забавится!
Дикой ведьмою носится по миру:
«Дню конец! – кричит. —
Помер!
Помер он!..»

Звёзды —
Демонов бледные очи
Истаращились, изворочались
Изблестили – да пылью смарагдовой —
Тьму холодную,
Непроглядную.

И ни зги-то не видимо в темени,
Кроме плясок бесовского племени…
Вот слышны леденящие вздохи…
И промёрзшая плавится улица:
Ишь хохочут как!
Ишь беснуются —
Сатанинские скоморохи!..

Скачет чёрт безобразного вида:
Панихида дню!
Панихида!
Ведьма вырвала посох мороза:
Вот вам чёрная
Лакримоза!

Филин ухает – эхо глухо,
Темень кашляет, как старуха.
И то вблизь, то наверх, то прочь
искры скопом швыряет ночь.

Точно тесто, беду замесила…
Эх, гуляет нечистая сила!..

Снег. Гам. Смерть. Сон.
В бело-голом поле – трон.
Чернокаменный.
Искры бьют со всех сторон:
Пышет жаром страшным он,
Точно пламенный.
Но не свет владеет им,
Огневым и ледяным, —
Адский дым!..
Нечисть носится вокруг —
Вниз и вверх, за другом друг,
В землю клонятся.
Вереницы тёмных слуг
Частоколом тёмных рук
Рвут бессонницу!
А по центру – кочегар,
Черномаз и гневно яр,
Сам кошмар.
На просторе мировом
Восседает божеством
С торжеством!
«Подносите, – требует —
Жертву славную,
Нынче – скованную
Да бесправную!
Златокрылую зарю красна солнышка!
Наливай, холопьё!
Пей до донышка!»
Да как встанет в полный рост,
Подбоченится…
Черти, гнусом загудев,
Тащат пленницу!
Крылья связаны у ней
Сплошь канатами,
Вся горит огнём огней,
Под проклятыми —
Когтистыми лапами.
Из сплетенья чёрных тел
Снова Ярый прогудел:
«Рвать на части!
Потушить – чтоб не не цвела
И навечно умерла
В чёрной пасти!
Вместе с тем вчерашним днём,
Что забылся скорбным сном!..»
Рвать – до ран!
Ревёт барабан.
Кара – груба!
Вторит труба!

Что за звук в отдаленье
Разрезал истерзанный слух?
Где-то в русском селенье
Приветствовал утро петух.
Ясно-радостный голос
Среди какофонии тьмы —
Как живительный колос
В голодных объятьях зимы.
Точно молния – звёздно
Рассёк исчернелую высь,
Так что рано иль поздно
С ней черти ночные слились
И пропали бесследно,
Рассеяв чудовищный мрак.
Сквозь вздохнувшую землю
Ниспал перепуганный враг.

И заря полевая,
От мучителей освободясь,
Заискрилась – живая! —
В необъятную синь поднялась.

И упали оковы,
Что чернели на тёплых ногах…
И деньская по новой
Жизнь вспорхнула, поправшая прах.

Ах ты детство, детство неразумное —
Небеса в подтёках околесицы,
Тёплый дым над радужными клумбами,
Старый куст у перегнившей лестницы.
Все цветёт полуденное марево,
Слышен хрип качельной перекладины…
Помнишь, друг, нас лето крепко жарило,
Заживляя горести да ссадины!
Ой, гоняли с ветром вперегоночку,
И смеялись, и сверкали пятками!..
Знаю, помнишь, как бродили до ночи,
Как пылало солнце меж лопатками.
Друг ты мой! Пора настала трудная:
Детство в омут кануло без времени.
Спит деревня. Тишина безлюдная
Гладит поле по седому темени.
Летний дом мертвецки скособочился,
Да бурьян разросся над завалинкой…
Ах ты, лес, тебя я помню рощицей,
Ты меня – такой чертовски маленькой…
Будет слёз ещё немало вытерто,
Много будет в чашу жизнью налито…
Я все та же девочка из Питера,
Что за город выезжала на лето.

С рассвета на площадь стекается люд:
Проклятую ведьму сегодня сожгут!
Сухою соломой покрыт эшафот,
Заранее весел народ!

Мелькают чепцы и пестрят колпаки,
По слякоти скачут, теснясь, башмаки,
А вот и епископ дряхлеющих лет —
В роскошную рясу одет.

С ним целая свита святейших отцов
И судей – честнейшей души мудрецов!
Гудит в нетерпенье священная знать —
Пора бы уже начинать…

Зеваки под хлюпанье грубых колёс
Пустили на площадь торжественный воз:
Телегу (да с клячей заместо коней)
И клетку глухую на ней.

Вся чёрная, будто копавши золу,
Там ведьма валялась на грязном полу,
И в тряске совсем не срываясь едва,
Моталась её голова.