В общем, с той поры, как Вадик
Ввёл соперника в сюжет,
Вместе с Лизой больше в садик
Не ходил гулять поэт.
С миной мрачной и угрюмой,
Одержим тяжёлой думой,
Инда плакал наш Эраст;
Слёзы жгли весенний наст.
Лились струйки по застрехам,
Мир, поплыв по лону вод,
Стал совсем как теплоход,
А Вован с победным смехом,
Как разбивший греков перс,
Деву вновь волок в свой «мерс».
И на это дело глядя,
Взбеленился вдруг Эраст.
«Нет, – подумал, – шутишь, дядя:
Мой кумир тебе не даст».
Разошёлся, как тинейджер,
Позвонил тому на пейджер,
И тотчас депешу зрит
На экране наш бандит:
«Эй, давай скорее газу,
Дядя при смерти, Вован.
Будь тверёз ты или пьян,
Срочно дуй к нему на хазу».
Надавил Вован на газ
И подумал: «Вот те раз!»
Пронят был твоим, Татьяна,
Я заданием, ma chère!
Думал я о форме плана
И какой избрать размер.
Я спросил об этому Музу.
«Режь, – сказала, – анакрузу
У онегинской строфы,
Дай-то Бог тебе лафы».
Я послушался совета —
Вот откуда «Дядя» тут:
Так жлобы мои зовут
Видного авторитета.
В ямбы вписанный хорей
У арапа спёр еврей.
Светлым лугом, тёмным лесом
Гнал Вован, давя педаль,
И пластались мелким бесом
Перед ним поля и даль.
Без вопроса, без каприза
Ехала с ним рядом Лиза.
Мчал бандит во весь опор —
Вдруг, глядит, пред ним «запор»,
Вставший поперёк дороги.
Тормозит Вован с трудом
И к водителю бегом:
«Делай, гад, отсюда ноги,
Ты, козёл и педераст!»
(То, конечно, был Эраст.)
Вечереет. Холодает.
Крут на трассе поворот.
Влага быстро подмерзает,
Образуя гололёд.
Жаря скользкою дорогой,
Тачка с вызванной подмогой
Бьёт Вованову лоб в лоб,
Превратясь в горящий гроб.
Появляется вторая,
И ещё пяток ребят
В рай влетают или в ад,
Участь первых разделяя.
И в отчаянье Вован
Вновь звонит в родимый стан.
Ох, недаром говорится —
Голь на выдумки хитра!
Продолжали дальше биться
Их машины до утра.
В мутном небе вьюга стонет:
Новых русских там хоронят.
Добрый Бог – точнее, чёрт —
Шлёт им траурный эскорт.
Мчатся «мерсы» рой за роем
В беспредельной вышине
И дают возможность мне
Хвастаться моим героем:
Был отнюдь не прост Эраст
И на выдумки горазд.
Дальше пусть роман допишет
Кто-нибудь из поэтесс:
Чую, мне в затылок дышит
Сзади некто Нина С.
Знаю Савушкину эту,
Пусть же примет эстафету!
Что анапест ей, что ямб:
Удивит людей анжамб —
маном необыкновенным,
Слово надвое порвав,
И крутой изъявит нрав
Лёгким слогом вдохновенным.
Я, окончив часть свою,
Лиру ей передаю.
Эраст весьма разочарован
И недоудовлетворён
Тем, что, как прежде, подлый Вован
Далёк от личных похорон
И даже женится… В каморке
Сидит тоскующий Эраст.
Он глушит водку, гложет корки
Вчерашние и хочет раст —
вориться, то бишь застрелиться,
Презрев земное бытиё.
Идёт в кладовку, где пылится
На стенке дедово ружьё.
Претит поэту в новой жизни
Торгашеский, валютный зуд.
И злые слёзы, словно слизни,
По бороде его ползут.
Решив испепелить свой сборник
И фото Лизы в стиле ню,
На поле Марсово затворник
Выходит, к Вечному огню.
Стоит он, рукопись сжигая,
И в бледном утреннем дыму
Вдруг Лиза бедная, нагая
В мечтах является ему.
Она сулит блаженство рая,
Лепечет: «Я была слепа!»
Но вдруг, Эраста оттирая,
К огню бросается толпа.
Толпа кричит: «Здесь каждый – гений!
Поэты – мы! А вы, а вы
Живёте жизнию растений —
Безмозглой сумрачной ботвы!
Сердца мы ваши жгли глаголом,
Склонением и падежом.
Послушайте! На поле голом
Мы нынче рукописи жжём!
Конец непризнанным цитатам!» —
Орут поэты. Дым валит.
Как вдруг, назвавшись депутатом,
К огню стремится инвалид.
Крича: «Ты предал нас, Зюганов!» —
Прилюдно жжёт его портрет…
Среди борцов и хулиганов
Эраст, изрядно подогрет
Ершом из коньяка и пива,
Непрочный организм кляня,
Вдруг поступает некрасиво
В районе Вечного огня.
К таким нетворческим манерам
Не склонен прежде был герой.
И вот к нему уж люди в сером
Летят, как мух навозных рой.
Читать дальше