Андрей Драгунов - Подробности

И Ангел, проведя своим крылом
по волосам, ребёнка не разбудит,
присядет рядом с письменным столом
на табуретку. Никого не будет
ещё в квартире – домочадцы спят,
досматривая сны в конце недели.
И Ангелы сквозь эти сны глядят
на мир вокруг, что спит в своей постели.

Наперевес с котомкою тетрадей, книг
пересекаю площадь, смотрю в витрину,
где среди прочего, мне показав язык,
собака чешет о прилавок спину —
должно быть, местный обитатель, раз его
не гонят прочь и разрешают греться —
в такую пору, видимо, любовь
острее к ближним и теплее сердца.
В такую пору, как последний лист,
душа дрожит, не находя покоя
в своих исканиях. С асфальта поднялись
снежинки – ветром, заслонив собою
вид на витрину. Сколько видит глаз —
собака, сунув нос под батарею,
разглядывает сны, где ей сейчас
так хорошо, как никакому зверю.

Они сегодня ехали опять
проведать сына, как всегда во вторник.
Погода обещала не мешать
своим присутствием – так у подъезда дворник
сказал, когда спешили на трамвай.
Доехали до нужной остановки,
теперь автобусом за город – в самый край,
где зайцы под колёсами так ловки
в своём уменьи выжить. Он сказал,
где день сегодня должен быть хороший,
не как на той неделе. Показал,
что с понедельника опять проезд дороже
становится. Она в своё окно
разглядывала знаки препинанья
на вывесках, будто бы в кино
читала иностранные названья.
Доехали. Теперь последний путь
от остановки до кладбищенской ограды,
а там совсем немного, там чуть-чуть.
Торговки редким пассажирам рады.
Она купила маленький букет,
отмерив ровно денег, чтоб без сдачи.
Он закурил. Кому-то там «привет»
сказал едва. Опять сосед по даче
здесь подрабатывал, теперь спешил домой.
Она не обернулась на соседа,
махнула только кратко головой,
взяла цветы и поспешила следом
за ним, что шёл немного впереди.
Никто не попадался им навстречу.
Служитель кладбища с повозкою один
проехал мимо. Приближался вечер.
Они спешили, чтобы дотемна
успеть проведать. И успеть обратно.
Как это часто водится, луна
уже висела в небе, вероятно,
напоминая, кто здесь правит бал.
Луна висит. Цветы полощет ветер.
– У дома хлеба купим, – он сказал.
До вторника – зима на белом свете.

…ворона соглашается на хлеб,
за неимением другого угощенья
в моих руках. Лисе за сыр привет —
в её глазах. Лиса от возмущенья
икает где-нибудь, не ведая стыда —
возможно, сыр несвежий ей попался,
просроченный. И не её вина,
что сказочник нещедрый оказался.
Всего кусочек и какой – на зуб,
что даже не распробуешь всю прелесть
сыроварения. Иван Андреич – груб
в своих побасенках. Листвы негромкий шелест —
ворона отправляется к себе,
лиса в курятник, чтоб обед продолжить,
нельзя отказывать самой себе в еде,
коль у вороны только хлеб порожний.

Оптический обман – окно напротив
как будто бы горит, но это отблеск
бегущих фар, что там, на повороте,
у светофора подаянья просят.
И мелкою монетой за труды
он им отсыпет. Мелкою монетой,
пока в окне ещё блестят следы,
прикрытые вчерашнею газетой
от лишних глаз. Заклеено окно
просроченной бумагой во спасенье
от посторонних, чтобы, как в кино,
жизнь продолжается вплоть до воскресенья,
т. е. хотя бы до конца недели,
когда из отпуска хозяева вернутся,
и он опять к своей жене уедет,
успев на повороте оглянуться.

В воде ли отразится твой уход,
иль облако опять волну накроет
своим присутствием, чтоб всё наоборот?
Чья собственность теперь? Кто козни строит?
Какая разница теперь. Который год
в другом столетьи отмечаю дату
в календаре, а по теченью вод —
расположение на карте для возврата
оттуда, где вода и облака
своим вниманьем обнимают местность.
И в описании старательно рука
по буквам выводя на камне – Вечность,
как по бумаге. И крошит перо
линованный листок своим участьем
в недолгой жизни. Камню всё равно —
бумага стерпит, предоставив власти
чернил своё пространство – для игры.
Какой пейзаж с водой и облаками! —
доступными для вымысла, и ты
кроишь его свободными руками.