Анатолий Нестеров - Времена души

И боится, что к ней случайно
не вернусь. В тревоге она.
И поэтому всё печальней
смотрит женщина из окна!

Январь суровый на исходе,
вот скоро вкатится февраль.
И неприкаянно в нас бродит
томительное слово «жаль».

Нам январи напоминали:
смотри вперёд, а не назад.
Мы первый месяц разменяли,
и остальные пролетят.

Перетасую все потери…
Но неотступно снится мне:
мы встретились…
Ты слышишь?
Двери
скрипят в грядущем январе.

Я иду, весьма небритый,
если б было, да кабы…
Не врагами – жизнью битый,
я – не баловень судьбы.

Жизнь – стеклянка!
Жизнь— болтанка!
Кто виновен, не поймёшь,
что живешь, как наизнанку,
словно ты и не живёшь.

То ли время?
То ли люди?
Кто виновен, жизнь – игра?
Иль мороз, что нынче лютый?
Иль минувшая жара?

Или черти те, что нами
правят, прячась по кустам?
На чертей валить не надо,
может, ты виновен сам,

что идешь весьма небритый,
что вздыхаешь:
«Эх, кабы…»,
что наотмашь жизнью битый,
что не баловень судьбы?

А за окном всё тот же дождь,
который лил когда-то,
смешав надежды, лица, даты…
Всё тот же дождь, всё тот же дождь.

Я помню, как он лил давно,
я даже помню капли эти.
Воспоминаниям на свете
бессмертно повторяться суждено.

Всё те же лужи… тот же зонт
вспорхнул, как прежде, надо мною.
А дождик шёл сплошной стеною,
закрыв от взора горизонт.

Он лил… пронизывала дрожь.
Хотелось затеряться в прошлом,
в том дне, что солнечно был прожит…
Но в прошлом дождь, и дождь, и дождь.

Как хочется отвлечься от сомнений,
от мелочей, досадной суеты,
уйти туда, где поле и цветы,
и пенье птиц, и небосвод весенний.

И ощутить всю прелесть бытия,
и к вечности щекою прикоснуться,
и, словно от кошмара, вдруг очнуться,
поняв, что ошибались ты и я.

Как хочется проникнуть в суть вещей
и жизни смысл постигнуть сокровенный,
чтоб в полном единении с вселенной
служить тому, что есть всего важней!

И до сих пор счастливую звезду
пытаюсь отыскать я в мирозданье.
Но остаётся между тем в сознанье:
живу не так… И с этим я уйду.

И снова листья падают,
как сотни лет назад.
Как позывные радио,
они летят…
Летят
над сонною вселенною
немыслимой гурьбой,
над всякими антеннами
и над моей судьбой.
Над муками любимой,
над радостью детей,
над грустной Хиросимой…
Скорей!
Скорей!
Нас осень грустью красит.
просвечивая век,
сейчас горит не красный —
осенний жёлтый свет.
Прохожие, как ламы,
у них серьёзны лица.
…Как бабочки на лампу,
летят на осень листья.

Как не хватает женских рук
в минуты горестей, разлук.

Как не хватает их тогда,
когда преследует беда,

когда, как будто пёс шальной,
тоска несётся за тобой.

Как не хватает женских рук,
когда предаст внезапно друг,

когда однажды вдруг поймёшь:
под правдою скрывалась ложь.

Пронзит внезапно боль… И вдруг
мелькнёт: нельзя без женских рук.

Во все года, во все века
спасенье – женская рука.

Вот «коньки» отброшу,
кто-то будет рад.
Не всегда хорошим
был я.
Виноват!

Кто-то пожалеет,
может быть меня…
Алые аллеи
на закате дня.

Столько было счастья —
превратилось в дым.
Всё же в жизни чаще
был я неплохим.

Был я непонятным,
мучился, любил.
В общем, много пятен —
самым разным был…

Счастье приходит внезапно,
даже когда закрыты
двери и окна
на все запоры.
Счастье —
гость неназойливый,
не любит засиживаться долго,
рассказывая
разные байки.
Счастье
нахлобучивает внезапно
шапку свою невидимку
и неожиданно пропадает…

Под пасху в церковь шли старухи…
Туман стелился вдоль реки.
Старух морщинистые руки
держали трудно узелки.