Андон Чаюпи - Поэзия социалистических стран Европы

Что за страсть полыхает, какая зеленая влага
размывает и мнет твою черную глину во мгле, —
о, каким мятежом дождевая душа переполнена, —
он поет, и целует, и пляшет, и плачет, и блещет!

О родная земля, моя плоть, и душа, и жена,
обними его жарко, забейся под тяжестью ливня.
Как самец-жеребец, распалился он, вздыбился бешено.
А земля веселится, и пляшут деревья и камни.

Горная, за завитком завиток
тропка бежит то подъемом, то спадом.
Утро. Я слышу: струится поток
за можжевельником, ельником, рядом,
стонет и гневается, попадет
в плен к бурелому, в завал каменистый —
выйдет на волю и дальше поет,
дерзкий и радостный, быстрый и чистый,

В водовороте, бушуя, кипит.
Прыгает. И неожиданно круто,
вспенившись, в темную бездну летит.
Греется на солнцепеке с минуту.
Мох похищает у скал и, летя,
ловит листву, унося безвозвратно,
что-то лопочет свое, как дитя,
что-то лопочет, но все мне понятно.

Я понимал его раньше вполне,
мне и теперь он понятен, когда я
вижу, как движется он в тишине,
каждый изгиб берегов повторяя,
мерно струится — полезен, спокоен,
там, где не знают, как в юности зол
был он порою и как непокорен,
сколько он бился и сколько он шел.

Мне не забыть вовек об этом.
Как страшен мрак перед рассветом!
Я шел на ощупь, как слепой…
Но вдруг твои поднялись крылья,
и, вмиг прозрев, глаза раскрыл я
и взглядом встретился с тобой.
И ввысь волнующе знакомо
взметнулись красные знамена,
и отступил столетний страх.
Твоим приходом осчастливлен,
пульсирует мой тихий Сливен —
бунт! Женщины на площадях.
Стрельба и кровь… Но город светел,
и даль прямая, как стрела,
и молода, и весела,
и ветер, всюду майский ветер.
Я нищим был и был солдатом
в угоду сытым и богатым,
но верила моя душа,
что есть борьба, борьба святая.
И с ней меня заря связала,
на севере она взошла!
Ты стал для нас зарею этой,
ты каждый бой венчал победой,
не сосчитать твоих побед.
И мы с тобой непобедимы,
и навсегда для нас едины:
рассвет — Октябрь,
Октябрь — рассвет.

Дождь за окном, ветра гудят, бушуя,
любимая, все ближе осень. Да,
она идет. Но не о ней пишу я.
Неотвратимо
осень, как всегда,
с земли приметы жизни убирает.
Но у природы есть неписаный закон,
которому ход жизни подчинен, —
родится все, цветет и умирает.
Опять придет весна.
И, сердце веселя,
жизнь сменит смерть.
Под синим небосклоном
веселая заговорит земля,
и семя стеблем прорастет зеленым.
Созреет, свесится тяжелый плод,
и радоваться солнцу будут люди,
и птицы петь.
Но в день прекрасный тот
меня, быть может, на земле не будет.
Любой из нас свою заплатит дань,
когда пора нагрянет грозовая.
Час близится зловещий, и тогда
ты о моем земном услышишь крае.
Весть беспощадная промчится над страной:
«Ворвался враг. Два наших самолета
подбиты, и погибли два пилота.
Пал рядовой…»
(я — этот рядовой.)
И долго будешь плакать ты,
и станут
бездонными озерами глаза.
Здесь жизнь свела нас по причуде странной
на срок — пока не загремит гроза.
Не жизнь,
а бой за хлеб, страдания без меры.
Не жизнь,
а жажда выйти на простор.
За шар земной вступили в бой две эры,
и мы в погибельный вступаем спор.
Но в этом споре,
сквозь огонь и пепел,
сквозь голод, холод и сквозь кровь пройдя,
день голубой во всем великолепье
нам виден, как сквозь пелену дождя:
идет он сильный и ширококрылый,
несет он электричество, металл.
Встречай его,
отдай ему все силы
и знай, что я всегда о нем мечтал.

Что ты значишь, земля, для меня
с этим именем милым — Болгария?
Словно дождь твой, иду я, шумя,
словно день твой июльский, сгораю я.

Я на глине и камнях взрастал,
обжигаемый воздухом знойным.
И прямым, как дубы твои, стал,
как твои родники — беспокойным.