Не стесняясь, убрали тропинки прошедшей зимы.
Не хрустят уж теперь при ходьбе полы белой одежды,
И одежду сменили и что под одеждою мы.
Если в книгах искать, это старый и верный обычай
Из язычества родом. Но что не оттуда, скажи?
Как приходит весна, обходиться без жертв неприлично.
Ну, а после и идолов следом в костёр уложи.
Нестареющий праздник ушедших и снега, и чуда —
Вереницы костров и шаманские «па-де-труа».
В этот миг может рак отступить и не тронет простуда —
Неприятная, но столь привычная людям пора.
Место встречи меняют и полностью переезжают,
В чащу носят дары и венки заплетают лозе.
Кто умеет – рожают, кто нет – лишь других обижают,
И стараются выкупать милого в первой грозе.
Все, что вспомнил сегодня, исконное, не наносное,
Не придумано позже и сложено в строгий канон —
И зовётся веками старейшим Священной Весною,
И уж точно, что не подлежит обсужденью в ООН.
Вновь голодные птицы и пепел костров ритуальный
Расписали собой небо мая и души людей.
Смена быстрая идолов для христиан – аморальна,
Только и аморально вдвойне их на вечных радеть.
Не догнавший любовь вслед швыряет ей острые камни,
А она так шустра у костра, не теряя надежд.
И как будто я там уже был не однажды и каюсь
На языческом форуме памяти белых одежд.
Я сегодня проснулся в том времени диком и странном,
Но не взял ничего, кроме ужаса яви из сна.
И пускай мне докажут теперь же старейший с шаманом
Правоту дежавю и насколько священна весна.
25.05.99.
БУЛЬВАРНЫЕ ТРОПКИ
Бульвар – есть настроение осеннее.
Нарушишь – не к добру, как погляжу.
Давно не сиживал я у Есенина,
К Высоцкому совсем не захожу.
Когда листву пронзают стрелы острые
И жгут, и изменяют мысли ход,
Под всяку влагу проповеди постные
Не достигают глубины щедрот.
На всё готов, но ничего не сбудется.
Разогнан воздух, но собрался вновь.
Кто переест, кто от жары простудится…
А может, просто вермут хлынул в кровь.
Разрывы пробок, как Полтавы пушки нам!
Всех чистим, о спасенье не скорбя.
И не мертвит тень памятника Пушкина,
Лояльного к бесстыжим голубям.
Любим ли ты, или тебя уж бросили,
Бульвары летом огибаем мы —
Ребёнком будешь радоваться осени,
Но целым не дотянешь до зимы.
Но если по листве, пожаром крашенной,
Ты проведёшь своей баллады нить,
То можешь ни о чём её не спрашивать,
И не стесняйся всякую любить.
Тебе не будет страшно ни веселие,
Ни жизни скотской мята – тяжкий труд,
Веселие – налево, у Есенина.
Правей – Высоцкий, там вас тоже ждут.
Любая на бульваре тропка – дедова,
Сегодня в память забредёт сама.
Но не ходите дальше Грибоедова —
Любовь бывает горем от ума.
14.06.99.
Я СЛЫШУ ЭТОТ ЗУД
Я просыпался в колыбели мглы,
Когда они Урал переходили,
Оставив за спиной родни могилы,
И Верхние и Нижние Тагилы,
И Нижние и Верхние Котлы.
И тяжек, как свинец, один вопрос:
Откуда эти люди в нашей жизни?
Задав его, купайся в пессимизме.
Всё исторически вместилось в клизме,
Которую нам Ленин преподнёс.
Нас разозли, не отдали б Москвы.
Двуглавое ведь было поколенье.
Но почитанье благородной лени,
Седьмой воды да на восьмом колене,
Плюс превосходство каждой головы.
Посторонись, историк, водолей!
Бумажный рубль построчно не измеряя,
В писательский союз не зная двери,
Князья взялись за точенные перья,
Держать ответ пред Родиной своей.
Не важно – в этом годе, иль давно,
Когда не пёрла карта при Цусиме,
Мы ни минуты не считались с ними,
Псарями ль, денщиками ли своими.
Они же уже бегали в кино.
Уже тогда, как нынче, так и впредь,
Они в столицу стаптывали лапти,
Сперва нуждаясь хоть в навозном старте,
Потом места цепляя в аппарате,
А после: «Кто не с нами, тому смерть!»
А мы экзотику по кабакам
Для радостных сюжетов собирали,
Потом за них под пули попадали,
Коль промахнутся, в стол надолго клали,
Уверовав, что дарим их векам.
Разбрасывали земли за дуэль,
Набрав каре, не дорожили жизнью,
Считая чести песнь особой тризной,
А чувство сохраненья атавизмом,
За остров счастья принимая мель.
Они в этот момент прошли форпост —
Хребет уральский долами, как мыши,
Перетекли дыханья ветра тише.
Мы ж думали, что не бывает выше.
Китайская стена – плетенчик прост.
Где рыцари? Где кавалеров сонм?
Читать дальше