Но… всё! В обряд досыпали минуту
Философосживания. Лады!
– Смерть! Жребий указал… Единство – кредо!
В Почётной Чаше – яд! Богам хвала!..
…Тебе, Сократ, жена тут напоследок
Вина – я разрешил – передала.
АУДИЕНЦИЯ
«Поэт себе – суть высшая цензура…»
– Мне мой Людовик приказал явиться?
Минута велика! Я длю её.
Так часто по руке менял я лица,
Что счастлив, уложить к ногам своё!
– Мольер! Я запрещаю вам отныне…
Себя в работе вашей не жалеть.
Мне дорого не только ваше имя,
Но я хочу на вас ещё смотреть.
Смотреть и радоваться, уж позвольте.
Не смейте возражать! Я – ваш Король!
И Солнце! Диалог на этой ноте
Я дописал сегодня в вашу роль.
Вот, вы от каждого переживанья
Рождаете шедевры для ума.
Но не для времявидосозерцанья.
Мне ж зрелища важнее, чем тома.
И видятся смешнее ваши строки,
Когда б их поступь легче по судьбе.
Талантливы уж слишком и жестоки!
Убили же обойщика в себе.
Плоды ночных раздумий не для сцены.
Сплетенья неурядиц – вред жевать.
Не набивайте глубиною цену.
Я запрещаю вам переживать!
Да, Жан Батист, пора уже быть проще.
И жизнь свою в конвульсиях трясти
Нарочно перестать. Театр – не площадь!
Заказ монарший! Господи, прости!
Я признаю, что индивидуальны
Во многом. Не гримасничать прошу!
Но и талант свой подчинять Версалю —
Труд не последний. Знаю, сам пишу.
Иначе – ваши броские шедевры
Без зрительских оваций, да, Мольер,
Как в монастырь монашки-девы,
Сейчас же устремятся. Мало ль мер!
Итак, мы ничего здесь не подпишем —
Сатирик и Король, нет, крёстный – кум!
Я видеть вас хочу, но боле слышать
И не краснеть, свой напрягая ум.
– Всецело, Сир, и слепо повинуюсь,
Ослепнуть не берусь, ничтожна тварь.
Вы, право, так мудры, что я ревную.
Мой здравый смысл! Рассудок! Государь!
ДОБРЫЙ СЛЕДОВАТЕЛЬ
«Себя – азарт – ломать и нарушать»
– Простите, вызывали?
– Проходите.
Фамилия.
– Домбровский. Я хотел…
– Писатель?
– Литератор.
– Всё юлите.
Поговорим, не открывая дел?
Надеюсь, вам понятно направленье,
В котором потечет наш разговор?
– Признаться…
– Очень кстати бы. Есть мненье,
Что деятельность вся до этих пор…
– Моя?
– И многих прочих, вам подобных,
Наносит, и не малый, нам ущерб.
И было бы значительно удобней
Вам некоторых не писать вещей.
– Из тех, что?..
– Да, из тех, что написали.
И вырубать не надо топором.
Отказ публичный! Глубина морали,
В сопровожденье росчерка пером.
– Непостижимо!
– Истина момента —
Вам, как историку, не объяснять —
В значительности формы документов,
На содержанье коих не пенять.
– Условия, в которые…
– Условий —
Мы рождены, для творчества создать!
Заметьте, мы на слове вас не ловим.
Я – лишь уполномочен передать.
– Довольно странно всё-таки…
– Согласен,
Я тоже это странным нахожу.
Любой ваш труд без цензора безгласен.
Хотите, я за вас всё подпишу?
От вас мне нужно лишь добро, признаться.
– Но что вы называете добром?
– К словам не место-время придираться!
Не хочется уж больно топором!
Согласно справим ваше возрожденье?
– Пока сюжет идёт к похоронам…
– Последнее, увы, предупрежденье,
И больше так не сиживать уж нам.
– Я бы хотел обосновать, расставить…
– Не стоит! Подпишите протокол.
– Но это же беседа?!
– Вам бы править!
Что ни пассаж – просчитанный укол!
Идите!
– Но…
– Я не стреляю в спину.
В уставе чётко: каждому – своё…
Советовал бы сжечь вам половину,
Иначе – могут уничтожить всё.
******
Допытываться точности и света
Нет смысла. Это – так, намёк совета.
Три версии, три внутренних беседы,
Возможно, что и одного поэта.
4.08.93. г. Вена
СВОИ СРЕДИ ЧУЖИХ
Спасибо, Серж! Сегодня водка в жилу,
И под икру горячие блины.
А ты ведь мне тогда не верил, Шилов,
Что ты пустая пешка для страны,
Что звонкая начинка саквояжа
Уместней здесь и только одному,
И красных стягов злые антуражи
Лишь стартом были финиша всему.
Тебя ведь чудом там не расстреляли.
И я сбежал, пока кипел базар.
И вот, теперь сидим в вечернем баре —
Экс-ротмистр и де, бывший комиссар.
И стёрты между нами все различья.
Кто свой среди чужих? И кто чужой?
У нас уже давно повадки птичьи
И лётный стаж внушительно большой.
А там – опять: и свары, и дебаты,
Читать дальше