Людмила Козлова - Гамаюн

Мир един,

значит, вот это создание – кто оно —

паучок или мошка – едино со мной,

То есть это немножко – я.

И даже не так —

это и есть я нынешнею весной.

Солнце играет хитином на моей спине.

Да, да, да – всё едино, всё – во мне,

и я – во всём.

Пронесём эту счастливую жизнь,

превознесём гармонию, словно молнию,

поразившую смерть.

Чтобы быть в этом мире,

нужно быть, нужно сметь

быть живым на любом вираже.

Присоединяйтесь! Хотя, что это я —

мы же и так… уже

Безымянные организмы,

формы безличные.

Формы сидячие, формы лежачие,

Объединённые и единичные.

Так одинаково их недержание —

Желание формы,

Что кажется —

Форма – это и есть содержание.

И в этом, поверьте,

что-то глубокое спрятано —

страх воина и героя,

смелость и безрассудство труса,

то, отчего воскресла Троя,

и обо что Прометей

споткнулся.

Мы – материал экспериментальный,

Прошедший фильтр пренатальный.

А вот постнатальный фильтр,

По имени Жизнь,

Изуродовал нас немного —

Потерявшие страх микробы

Мы, как розы, шипами грубы.

Мы нежны ароматом пробы —

Тонким вкусом искусных вин,

Согревающих сердце Бога.

Мы – родившие хэллоуин,

Потерявшие страх микробы.

Присваивать чужие страхи и сны,

До весны дожить, до утра дотянуть.

Обмануть себя какой-то там корреляцией.

Смысл, исчезающий ЗА симуляцией —

Что это или кто?

Цивилизация, глобализация,

Красавица в норковом манто?

Это призрак традиции по имени Путь,

Призрак традиции по имени Будь,

Не знакомый с частицей «не»,

О весне мечтающий день и ночь: «Позови!»

Это Жизнь – Дочь Любви.

Слепые хищные зверушки,

Прикинувшиеся людьми —

Возьми игрушку за полушку

Или задаром подними

автоматической хваталкой —

игра для мальчика с весталкой.

Она советами од а рит,

И воспитомца подтолкнёт.

А мальчик – он уже в ударе,

В азарте игрищных тенёт.

Играй, дитя буржуазии,

Ты – не крестьянское дитя!

Азарт подобен амнезии,

И ты забудешься, шутя.

Возьми, возьми, играй, играй

Прикинувшимися людьми.

Играй, не поднимая глаз.

Возьми, возьми —

таков приказ.

Тебя перевернули н а спину,

А ты, стараясь распрямиться,

Как спицами, цепляя пальцами,

Осенних трав сухие нити,

Всё крутишь мир вокруг себя.

И как-то слепо, по наитию,

Не чувствуя и не любя,

А просто хваткой механической

Ты истерически живёшь.

Но сознаёшь – ты лишь кусок

Какой-то жизни бывшей, бывшей,

Пробитой пулею в висок.

За горизонты смысла скатилось бытие моё.

Трёхцветной радугой повисло,

Соединяя прошлое с неведомым грядущим —

Бесформенным, ползущим,

В хитиновой броне распластанном по кущам

растений хищных, жирных, незнакомых.

И что оно за гранью смысла —

Лишь облако шуршащих насекомых.

Сегодня день нефритовый, тяжёлый —

Метёт из мрачной бездны высоты.

Темнеют долы, идолы домов

бесстыдно г о лы, выстужены вскользь

гулящим ветром северного ига.

Нет, не дождаться мига всепрощенья

Или Суда, качающего ось —

Земную ось Рождения и Смерти.

Сверчок в углу сверчит своё с утра:

«Не верьте да не верьте, да не верьте»,

Как будто верить – это значит быть.

Уже пора – давно, давно пора

Разбить крылом нефритовую сферу,

Пробить насквозь седьмые небеса

И превзойти любую веру.

Зачем она, когда даны глаза.

Дверь в Запредельность, в Пропасть,

Где упасть – значит ещё пожить немного.

Всё так строго и безнадёжно,

Словно полёт на звезду Сон —

Нет, не верю, что упаду.

Звон в ушах, трещина под ногами,

Шаг, полшага – гони желание движения.

В этой холодной гамме

Всё ещё слышно жжение —

Любовь к маме, любовь к сыну,

Которых нет, но они есть,

Потому что умеют ходить по цветам.

Я не покину их здесь.

Я не покину их там.

Жизнь – дырявый аттракцион.

Всё живое исчезнет со свистом,

Не оставив следа,

Не найдя хоть каких-нибудь Истин.

Всё на свете знает только ВЦИОМ.

Овцы кудрявые, шествуем чинно,

Ведь под конвоем шагать легко.

Что-то нам благочинный

сегодня скажет,