Н. Денисов: Под луной

Так что же! Заварим-ка чаю,
И я на ключе отстучу –
О том, как о милой скучаю,
И больше молчать не хочу!

О встрече гадать не посмею,
Но верю, любимая ждет –
Из тропиков Новой Гвинеи,
Из белых полярных широт.

Ревет океанская глотка.
Но как океан ни жесток,
Нас слышит родная Находка,
И помнит нас Владивосток.

Припев:
А ветер в антеннах неистов,
А волны за бортом невмочь.
Радисты! На то мы радисты,
Нам выпала славная ночь.

Пойду сегодня к морю,
Там есть, приметил я,
Отверстие в заборе,
Уютная скамья.

Шашлык там – рубль штука,
Приносит друг-кацо.
Есть столик из бамбука
И легкое винцо.

Там, знаю, в перепонки
Бьет музыка не столь.
Там я встречал девчонку
По имени Ассоль.

Мне б объясниться с нею,
Сказать, в конце концов,
Что не дождется Грэя,
Рассветных парусов.

Мечтою – алым цветом
И нынче мир един.
Но, жаль, ушли корветы,
Не видно бригантин.

Ушли в века и сказку,
Исчезли навсегда.
Не с парусной оснасткой
Заходят в порт суда.

На пирсе, при «параде»,
Гуляют морячки,
На древний берег глядя
Сквозь темные очки.

В рекламах берег блещет,
В неоновом дыму.
И голос мой зловещий
Так горек самому.

Прощаюсь с любимыми,
Не бесконечны
Остатние чувства,
Весна... соловьи,
И клятвы горячие
В верности вечной
Назад возвращаю.
Верните мои!

Прощаюсь с любимыми
И очевидцы
Недобро отметили:
Голос дрожит.
Я скрою от всех,
Что любимым за тридцать,
Бальзаковский возраст
Уже пережит.

Я все возвращаю:
И нежность, и святость,
Атласную кожу
И девичью грудь,
Походку и стан,
Да и плеч угловатость –
Домашним мужьям,
Ну а я – как-нибудь.

Прощайте!
Вы были горды, но и слабы.
Прощайте!
Закат озарил этажи.
Страшнее прощаться,
Когда б просто – бабы,
Случайные встречи
И – горечь души.

Прощаюсь с любимыми,
Сердце устало,
Нет прежнего пламени.
Пепел. Зола.
Вчера разминулся с одной,
Не узнала...
Сама не узнала!
Прошла.

Не печатайте стихов?
Не печатайте!
Ну так пару «пузырьков»
Распечатайте!
Обещаю не дурить,
Не диканиться,
Буду Суслова любить,
Пельше кляняться.
Пусть немножко за глаза
И потреплемся.
Наливайте, выпьем за
Маркса-Энгельса!
За родное бытиё,
Нежность Светкину,
Иль за эту... как её...
Клару Цеткину!

Сваи бьют.
В фантазиях блистая,
Вырастает улица... пустая.

Да! На ней еще ни этажей,
Ни за перекрестком поворота,
В зеркала бульдозерных ножей
Перед смертью смотрится болото.

Резвый кран. Строителей балок.
И заложник общих пертурбаций –
Чуть живой березовый колок –
На обрыве рва коммуникаций.

Всмотритесь: бесов легион!
Кто чуток к жизни, смотрит в оба:
Со всех сторон, из всех времен
Ползут на Русь корысть и злоба.
Сейчас бы шашку да коня,
Душа бунтует, а не ропщет.
Но, глянь, уж вычислил меня
В своей щели перестраховщик.
Дрожите, стражники мои!
Предвидел вас и знаю цену.
Но не клинком, огнем любви
Пока стремлюсь изжечь измену.
На всякий случай – хвост трубой.
Держу воинственную позу!
Но бес коварен, он – любой...
Восплачут русские березы.

И ни к чему б, а вот застрял на рынке –
Но жизнь и здесь щедра и глубока!
Торговок смех, петуший крик, подсвинки –
Пыхтят по клеткам, как окорока.

В ряду торговли рыбою – с нахрапом
Простой безмен свершает чудеса.
Но наш народ грибной волнует запах:
«Ну как там нынче – местные леса?..»

Цветет бутыль брусничного сиропа,
Стучат весы заезжих молодцов.
И царский дух, убойный дух укропа,
Стоит, как смерч, над кадкой огурцов.

На южный фрукт хоть вешай аксельбанты,
Румяней нет, не встретишь на веку!
И я пока от крика: «Спекулянты!»
Оберегаю хрупкую строку.

Терпи, браток. В бутылку лезть нелепо!
Зашел с хвоста и в очереди стой.
Вон и дедок – живой свидетель НЭПа! –
Продал метлу – товар неходовой.