Н. Денисов - Стезя

Эй, рулевой, подмогни!
Что там за волнами снова?
Чьи там дымки и огни,
Уж не мое ль Окунево?

Вроде б – наш домик, забор
Роща, грачиные гнезда,
Пес постаревший Трезор
Нехотя лает на звезды?

Чудится, там сенокос,
Топот размашистый конский...
Тихо ответил матрос:
– Берег японский...

Долго смотрю в полумрак,
Сердце смятеньем объято:
Лучиком шарит маяк –
Узким, как взор азиата.

А на скале, на краю,
Блеск, будто с яркого слайда…
Думаю думу свою
Возле ночного Хоккайдо.

Шел чудный снег в Иокогаме,
Снег наших русских деревень.
Его колесами, ногами
Месили все, кому не лень.

А он летел светло и гордо,
Как не летел давным-давно,
И подгонял мальчишек в шортах
И женщин в легких кимоно.

Кружил и в пригородной зоне
Вдоль тихих улиц и оград.
И на военном полигоне
Ровнял воронки от гранат.

Он был, конечно, зябким, лишним.
Порядок жизни нарушал:
Пора цвести японским вишням,
А он цветению мешал.

Он очертил, как будто мелом,
Дома, мосты, края дорог.
Но никакого зла не сделал,
Лишь полицейский чуть продрог.

Снег на три дня стал темой модной,
Закрасил белым белый свет.
И черный лик «войны холодной»
Казался выдумкой газет.

– Ну как дела?
– О'кей! Дела не тужат! –
И звонко так прищелкнет языком.
Не зря, не зря японец Миша дружит
С дальневосточным русским моряком.

Допустим, ты подарочек особе
Пообещал – широкая душа,
Плыви скорей в японский город Кобе,
Там и найдешь лавчонку торгаша.

Там и сойдешься с Мишей: Миша славит
Товар фирмовый – фирмы «Адидас».
Конечно, он, как другу, цену сбавит,
Но без навару – глупо! – не отдаст.

– Ну, как дела?
– А он по-русски:
– Сила! –
А ты какой-то мелочью бренчишь!
Он знает, жадность фраера сгубила,
Но в этом зле его не уличишь.

Товар – цена!
Прикинешь осторожно,
Валюта тает, грустные дела
Да, Миша наживается
Но тут уже политика пошла

Шоколадный, чарующий взгляд.
И цена – не последнее дело!
Об искусствах в любви говорят
Безразмерные прелести тела.

Извиняюсь, голодный, как волк,
Я гляжу на отнюдь не весталку.
Даже внутренний голос примолк
И привычно не шьет «аморалку».

Просвещенный салоном «Интим».
Так сказать, информации ради,
Как скиталец морей, пилигрим,
Подтверждаю: партнерша впоряде!

Чуть потискаешь, томно глядит,
А на клапан надавишь фривольно.
Как и всякая баба, шипит
И спускает, как мяч волейбольный.

Пока над строкой хлопочу
В зеленых зыбях океана.
Особо отметить хочу
Простого трудягу баклана.

И ночи и дни без конца.
Ни сна, ни досуга не зная.
Он трудится в поте лица,
Креветок со дна добывая.

Когда колобродит циклон
И прячутся чайки пугливо,
Упорно работает он,
Ныряя в глубины залива.

На тихой иль крепкой волне,
В далеких лагунах и шхерах, –
В делах!
И достаточно мне
Его трудового примера.

Сели ласточки на леера,
Притомились и рады опоре.
Сотни миль – ни стрехи, ни двора,
Только Южно-Китайское море.

И притих наш бывалый народ.
Пусть, мол, сил набирается стая.
Ведь на что уж силен пароход,
А дрожит, против волн выгребая.

И припомнились – детство, поля,
Наши ласточки в небе тревожном...
Вот где свиделись! Это же я!
Неужели узнать невозможно?

Горячие тропики... Дивная доля!
А там и экватор – какой-нибудь шаг!
Так что же теперь мне все видится поле,
Морозные ивы над речкой Кармак?
И радостный Мурзик у нашей калитки,
И утренний след, где прошли трактора,
И льдинок колодезных звонкие слитки,
Когда они бьются о стенки ведра.
И сосны могучие с бронзовой кожей,
И ждущая солнца трава-мурава...
Теперь уж приехал сосед наш Сережа,
Тропинки расчистил и колет дрова.
Наверно, сорока, приветствия ради,
Стрекочет беспечным своим языком.
И пахнет субботою в каждой ограде,
Еще сизоватым, незрелым дымком.
Родные, щемящие сердце картины!
Скольжу я биноклем по чуждым местам.
Все дальше уносят меня бригантины –
В заморские страны. А в мыслях я там,
Где белая вьюга гудит до рассвета,
Где тихо мерцает селенье одно,
Где столько тепла и живого привета,
Что вроде бы лучше и быть не должно...