Н. Денисов - Стезя

Пусть взломают в самом деле
Эту дверь и косяки,
Пусть бетонные панели
Разбивают на куски.

Переладим, перестроим,
Перетерпим и – вперед!
Все равно свое живое
Жизнь, как водится, берет.

Две недели писем нету,
Телеграммы не несут.
Есть лишь воля:
Встал до свету
На заре, в шестом часу!

Окатился по привычке
У колодца, во дворе,
И на чай принес водички
В оцинкованном ведре.

Почеркал в своей тетрадке.
И до полудня, считай,
В магазин ходил, там в кадке
Рыба скучная – минтай.

Что скрывать, на сердце слякоть,
Бестолково хлопочу.
Можно б с небом покалякать
О погоде. Не хочу.

Сад грустит,
Цветы угасли,
Листья медленно летят.
Пожурил ворон на прясле,
Горлопанят, как хотят.

Ничего бы мне не надо, –
Пожил, знаю, что почем! –
Если б ты шагала рядом,
Говоря, бог весть о чем.

По траве сухой, шуршащей
Просто б шли – в руке рука.
Я бы на почтовый ящик
Не смотрел, как на врага...

Не удержать тебя, лети!
Но, завершая ход по кругу,
Я мог бы выдохнуть:
– Прости,
Ведь мы теперь нужней друг другу! –
Непобедимо хороши,
Мы оба чувствовали это.
И было больно. Боль души
Гасил я горькой сигаретой.
Гордясь, чего-то там сказал,
Теперь припомнить бы,
Да – что ты!
Я проклял аэровокзал,
Возненавидел самолеты.
Куда нас, право, занесло?
Судьбе ли мы бросали вызов?
Зачем, кому твердил назло:
– Держись, Денисов...

Любила, мучила, жалела,
Сковала тысячей оков.
Какого черта!
Надоело.
Я взял билет – и был таков.

Под стук железный,
Стук колесный,
Легко сойти за бодрячка
За разговором несерьезным
И за игрою в дурачка.

Но я и в карты отупело
Гляжу: валеты, короли...
Любила, мучила, жалела.
Любила ли?

Прилетал самолет... А зачем? Уж теперь не узнаю!
Пусть побольше загадок останется нам на Руси.
Помню, в озере Долгом, зеленую тину глотая,
От моторного рева ушли в глубину караси.

Самолет покружил, опускаясь во поле широком,
По которому резво коняга трусил под дугой.
Помню, мы от винта раскатились веселым горохом,
И ковыль заклубило спрессованной силой тугой.

И казалось – небес опускался за ярусом ярус,
Чью-то кепку удуло в угрюмый дурман конопли,
Чьей-то белой рубахи надулся восторженный парус,
И смущенные бабы держали подолы свои.

Из кабины ПО-2 показался таинственный летчик,
Он на землю сошел и «Казбек» мужикам предложил.
Сразу несколько рук потянулось, и только учетчик
Угощенья не принял – он, знать, в РККА не служил.

Прилетал самолет... Пустяки, приключенье какое!
Ну село всполошил, от работы, от дел оторвал.
И поднялся опять. Но надолго лишил нас покоя:
Ведь не зря же, конечно, он, тратя бензин, прилетал?

Нет, не зря... Ах, как он растревожил меня, шпингалета:
«Буду летчиком – точно! – решил, – А доверит страна,
Сам сюда прилечу я со сталинским важным пакетом,
Папирос дополна и конфет привезу – дополна!

А на землю сойду – от сапог только солнышко брызнет!
И на чай, на блины со сметаной родня позовет.
В ту уж пору, конечно, мы все заживем в коммунизме...»
Дальше спутались грезы. Позвали полоть огород.

Снова возле домов мужики с топорами потели,
Так никто и не слышал мальчишечью думу мою.
На Засохлинском острове сильно березы шумели,
И журавль у колодца раскачивал долго бадью.

По двору ходит Миша.
Мирно, светло ему,
Походя ребятишек
Учит тому-сему.

Валя жива-здорова,
Тело из кофты прет.
Пойло несет. Корова
Теплое только пьет.

Есть еще бабка Настя,
Настует порося,
Много в ней было власти,
Да испарилась вся.

– Миша! – зову несмело.
– Некогда! – говорит.
Вижу, как то и дело
Он за водой пылит.

Вот уж за вилы Миша
Взялся, несет сенцо.
Грудь под шубейкой пышет,
Смотрит заря в лицо.

С думой о росном лете
Тоже смотрю в рассвет:
Кажется, на планете
Зла и раздора нет...

Грубо стучался в сени,
Рявкал, «качал права»,
Руки ломал сирени,
Выдержала едва.