Н. Денисов - Стезя

Не пережив разора и беды,
Здесь снова ждут с тревогой половодья
Губительная мельница воды
Не раз топила лучшие угодья.

Разгул стихии! Бог ее простит.
Но от людей бежали зверь и птица.
Какая тут душа не загрустит
И в торжестве добра не усомнится!

Когда ж опять взбунтуется Иртыш,
Грозя разором целому району,
Я так хочу, чтоб радость этих крыш
Не потревожил холод похоронный,

Чтоб где-то был паром на берегу,
И ребятня на улочке знакомой,
И катерок, зимующий в снегу,
И «Беларусь», спешащий за соломой...

Со всеми грачами, стрижами
Хоромы – считай, терема –
Берут за гроши горожане
В пустующих селах дома.

Летят «Жигуленки» и «Лады»
По следу телег и саней.
Не стало привычного лада
У старых лиричных плетней.

Случайно в тенетах чердачных
То прялка, то серп удивит.
По все же расчетливый, дачный,
Спеша, утверждается быт.

При всяких лихих переменах
Мы рады кивать на судьбу.
Я тоже купил за бесценок
В сибирском селенье избу.

Конечно, морковка, редиска,
И речка, и поле – близки.
Но чувство – как будто у близких
Все это отнял воровски.

Прямо к ужину и подоспели,
Видно, дом наш попал на пути.
Половицы скрипели и пели,
Занавески плескались в кути.

Помню точно, что не было пира,
Было хлебушка полкалача.
Но дымилась картошка в мундирах
Из ладони в ладонь.
Горяча!

Это мать подала.
А у печки
Батя шумно лучины тесал.
Над коптилкою слабым сердечком
Керосиновый свет угасал.

И наутро мы их покормили
Лишь потом, проводив за порог,
Я спросил:
– Ну а кто это были?
Мать вздохнула:
– Да люди, сынок...

Да, идиллии нет и не будет,
И пора, не сваляв дурака.
Без гордыни подумать о людях
И отчаливать из Кармака.

Что ж, пора! Потихоньку оденусь
И поверю, что жизнь хороша.
Боже мой, а куда ж еще денусь.
Коль и здесь не на месте душа!

Коль и в этой избе придорожной
Запереться навек не смогу –
От себя, от друзей ненадежных,
Что злословят в досужем кругу.

Будет в жизни и горше и слаще,
Но сегодня, светлея лицом,
Все любуюсь на иней бодрящий:
Побродить бы еще с ружьецом.

«Вечер памяти Ермакова».
Над Казанкой – добро взглянуть,
Накаляется поселковый
Забураненный млечный путь.

Над Казанкою – крыши, крыши,
То задумчивы, то светлы.
Вот и мы содвигаем ближе
Наши праведные столы.

Новый клуб нагревали долго
Ермаковские земляки.
А за окнами ветер волглый,
Неокрепшие топольки.

А за окнами стог соломы,
И под снегом трава жива.
Но в груди застревают комом
Необкатанные слова.

Вечер памяти... Вечер, вечер –
Скромный и дружеский ритуал.
Жил, как праздновал, человече,
Книги солнечные писал.

Поклонялся родному полю,
Добрый вырастил урожай.
Слышу давнее: «Пишешь, Коля?
Если взялся, не оплошай!»

Слышу во поле завируху,
Завивает – не разобрать.
В этом поле, хватило б духу,
Будем яростнее стоять!

Не о том ли шумят в застолье
Сотоварищи и друзья?
Только слышится: «Пишешь, Коля?
Оплошать нам никак нельзя!»

Еще не пир поганых птиц,
Не крики и не стоны, –
Он слушал – доят кобылиц
Наложницы и жены.

Еще туман не отступал
От бивака Мамая.
Но Челубей коня седлал,
Утробно отрыгая.

Еще зарей был обагрен
Ковыль у коновязей.
Но Пересвет из-под знамен
Ждал только знака князя.

И жаждал, жаждал русский меч
Кровавого объятья.
И молвил князь Димитрий речь:
За Русь ударим, братья!»

Когда ж рассеялся туман,
Когда настало время,
Впервые вздрогнул грозный хан,
Ловя ногою стремя.

К полудню даже стало жарко,
На солнце вышли старики.
А снег в накрапинах солярки
Еще годился на снежки.

Такой денек не зря подарен,
Мы дружно встали по местам...
Тут и настигло нас:
– Гагарин! –
Тут и узнали мы:
Он – там!