Н. Денисов - Стезя

На гармошке играл?
Ну, играл.
Объяснился в любви ей?
Да не было...

Были весны в другие лета,
Торопливые клятвы, признания.
Но вальсирует девочка та,
Обретая второе дыхание...

Теперь на местном рынке
Запрещено винцо.
Зато, как на картинке,
Все фрукты налицо!

Прицениваюсь нежно:
Какие румяна!
Цена, она, конечно,
Кусается цена.

Поют веселым скопом
Под гирями весы.
Торчат, как из окопов,
Нездешние носы.

Они торчат недаром,
Делишки не плохи.
Останутся с наваром,
А мне опять – стихи!

Хожу-брожу нелепо,
Чеканятся слова:
– Почем, хозяин, репа?
– Попробуй-ка сперва...

И день и ночь, строча, портняжа
По токовищам косачей,
Остатки зимнего пейзажа
Уносит труженик-ручей.
И облачка, что к солнцу жмутся,
Еще по-блоковски чисты,
По, глянь, над пашнею прольются.
Над чем же мучаешься ты?
А ты, прижав портфель к костюму
По грязным лужам держишь путь,
Ведь он, портфель, не фунт изюму
Не пара строф каких-нибудь!
В нем все, что надо:
Птичья тушка,
И рыба – спинка муксуна,
И даже ранняя петрушка.
И хрен.
А этот... на хрена?
А чтоб жене ответить с толком,
Докинув шляпу до гвоздя:
– Достал! – и радоваться долго,
Жестокий дух переводя.

Поленница к поленнице –
И кладка хороша!
Труды мои оценятся,
Ведь вложена душа.

Я по-крестьянски бережно
Минутой дорожу.
Безвестности, безденежью
Топориком грожу.

Поленница – к поленнице,
Кладу, не устаю.
Красивой современнице
Полешки подаю.

Хоть комары-комарики
Едят нас, будь здоров,
Не отступлю от лирики
И на укладке дров.

Да-да, зимой оценится
Старательность моя:
Поленница к поленнице
Березовая!

Несут как по воздуху сани!
Морозно. И кучер с кнутом.
В огнях неусыпных гераней
Сияет родительский дом.

Приедем, на печь завалюсь я:
– Кто сладко мурлыкает здесь?
Кот Васька проснется на брусе,
Наэлектризованный весь.

Как вкопана, встала упряжка.
– Э – гей! Распрягай рысака! –
И мама... И падает чашка...
Лет двадцать прошло? Иль века?

Опять нас встречают герани.
Но скольких не вижу огней...
Ах, сани, морозные сани,
Безжалостный топот коней!

В гимнастерке застиранной, скромной,
Да и выправкою – не орел,
Он стучался к нам полночью темной,
Обогрелся и дальше побрел.

Детство, детство!
По белому свету
Сколько сирых прошло и калек!
Но запомнился сумрачный этот,
Неприметный ночной человек.

Может быть, на побывку спешил он,
Может, в полк возвращался назад?
У дороги проселочной стылой
Похоронен боец, говорят.

И душа – то болит, то отпустит:
Столько было чудес на земле,
Что не верится собственной грусти,
Безымянным могилам во мгле.

Вот узнать бы в селеньях окрестных,
Старожилов бы надо спросить:
Не стучался ли к ним неизвестный,
Не просил ли кваском напоить?

В Сургуте мороз. И в гостинице тесно.
У солнца о нас не болит голова.
Я тоже застрял, и пока неизвестно,
Когда отогреют к полету Ан-2.

Ну как тут не вспомнишь крестьянские сани
Возницу в тулупе, себя на возу,
Как прямо с мороза в натопленной бане
Сияет распаренный веник в тазу.

Ну как не заметишь, что город в запарке,
И в орсовской лавке не продан товар,
И густо над крышей вон той кочегарки
Клубится совсем неизбыточный пар.

В такую бы пору за чаем семейным
Посиживать мирно, не зная хлопот.
Но требует «шайбу» на поле хоккейном
Охочий до зрелищ сургутский народ.

В глубины уходят долота и буры,
Вот только железо – серьезный вопрос –
Нет-нет да не выдержит температуры,
И снова руками разводишь: моро-оз!

И тишина, и белый русский снег
На деревянных улочках Увата.
И на снегу резвятся пацанята,
И я брожу, бывалый человек.

Вон трактора с прицепами бегут,
Они спешат, наверно, за соломой.
Вот катерок во дворике райкома,
А там паром и зимник на Сургут.