Евгений Попов - Памятник тяжёлой волне (сборник)

Хлюпнет щукою весло на реке,
Оторвётся облаками туман.
Возвращаюсь я к портрету вождя.
Солнце плещется в копне головы.

Из малого ковша Медведицы
Напиться ключевой воды.
С Медведицей глазами встретиться,
Увидеть зелень и сады.

Глядит вселенная, как матушка,
Так ласково глядит, без зла.
Она, завёрнутая в ракушку,
На кромку берега вползла.

Позванивают звёзды льдинками,
Вздыхает чёрная дыра…
Какими тихими картинками
Я занят был ещё вчера!

Печальны ль крики чаек? —
Кричально-угловаты,
До облаков ширяют
Ушасто-стекловатных.

То плюхнет, то поднимет,
То брюхнет, то отстанет.
Ох, загулял, родимый,
Опять пустился в танец!

Бодается и бредит,
Тьмой заливает след…
И замыкает солнце
Кораблик-шпингалет.

Мозги – как садик на просушке,
Глаза – раскрытые ладони.
Тепло исходит от подушки,
И соловей за стенкой стонет.

А на трапеции – булыжник,
И никому не увернуться.
И вот сейчас булыжник брызнет.
Успеть получше бы проснуться.

Птичка сидит за решёткой,
Рядом сидит человек.
Смотрят спокойно на волю
В тихом слиянии рек.

– Вырвемся, птичка, на волю,
Встанем ещё на крыло.
Купим с тобою бутылку,
Вырезки полкило, —

Он говорит, пожимая
Птичке свободной плечо.
Птичка кивает согласно,
Только плечо горячо.

Счастие кружит над ними,
Гулко летит самолёт.
След, словно линия жизни
Дельте реки не даёт

Смыть этот простоволосый,
Очень привычный сюжет.
Бездна зевает устало —
Здесь интереса к ней нет.

Это яблоко никогда не упадёт
Его никто не надкусит
Оно будет висеть так долго
Как долго висит свет звезды
Погибшей тьмы световых лет назад
Оно будет переливаться
Всеми ароматами жизни
Всеми радостями недоступной жизни
Будет звенеть
Всеми колокольчиками рая
Но никогда не узнает
Что не рождалось

Это звезда убитого ребёнка

Истекающий завистью панелевоз,
Распалился, нещадно солярки нажёг.
Не даётся «газели». Приём силовой,
Как защитник хоккейный, согнувший свой рост,
Припечатает к борту, смешает с травой,
С синевой поднебесной. А дело лишь в том,
Что Шумахер панельный последний свой мост
Сжёг, с женой поскандалив. Теперь, за мостом
Он сидит на обочине, жвачку жуёт.
(Соловей в ближней рощице сдачу даёт.)
Не кричит, за грудки никого не трясёт,
Но поджилки трясутся, и сердце суёт
В точку шило своё, что под пятым ребром.
Подплывает бликующий белый паром,
Улетают одни, забирают других.
День как день, для работников служб городских.

Упирается в стол взгляд.
На столе кулаки спят.
Помогает взглянуть вдаль
Застоявшийся хрусталь.

Это значит, звенит день,
Бьёт в бокалы окон весна.
Зацветёт ли опять пень?
Высота для него пресна.

Сок сочится. Но мутен сок.
Птицы тянутся, кричат.
И цветок глядит на восток —
Рядом с пнём цветочки торчат.

Всюду булькает, прёт, льнёт,
Норматив отрабатывает.
И протяжно пила поёт.
До-ски скла-ды-ва-ют.

Животное выдаёт живот —
Он мохнатый, вытянутый и хищный.
Человеком ведает рот,
А ещё около рта прыщик.

Чукча поёт. Слушайте, господа,
Ведь главное, чтобы по бездорожью вела тема.
Важно, чтобы чувствовала государственная орда,
Где проседает под её тяжестью система.

Гири часов вытягивают мир,
Превращаются, вместе с кукушками в эмблему.
Спит ящерица, если холода пир,
Но скользит в жару – насмешливая! —
как таракан по стенам.

Сперва потянется, как проснувшаяся власть,
И напитает свои солнечные батареи,
А потом любую муху любознательную – хвать в пасть,
И заработают все её цунами и бореи.

В животе животного может происходить взрыв,
Он может отразиться на лице человека гримаской.
Рим оплакивал Помпеи, юноша – на лице нарыв.
И никому не спрятаться от кирпича, даже под каской.