Георгий Скрипкин - Мыслительные дебри

Над Петербургом нет ни облачка, ни тучки.
Лучами солнышко ласкает купола.
Они улыбки раздают с высокой кручи,
и от улыбок вся округа расцвела.

Искрится снег в тиши Михайловского сада.
Играют зайчики на льдинках у Невы.
И Летний сад сверкает золотом ограды.
И то сверканье достигает синевы.

Так проявились петербургские красоты
перед раскрывшимся величием небес.
И люди молятся безоблачным высотам,
пока их снова не закрыл дождливый бес.

Перевернул еще одну страницу
в своей поэме отшумевших лет.
Исчезла в небе старая зарница,
а вместе с ней былых мечтаний след.

Но будоражат новые мечтанья,
на свет выходят новые стихи.
В них не найдешь ни чинопочитанья,
ни резких слов о резвости стихий.

Зато любовь купается в объятьях,
струится нежность с возбужденных уст.
Несется в мир нектар рукопожатья,
которым я излечиваю грусть.

Первый робкий поцелуй,
нежное касание.
Перед ним десятки лун
в нервном ожидании.

Перед ним десятки фраз,
сказанных в беспамятстве.
И волненье каждый раз
при реальной памяти.

От разлук иные дни
были наказанием.
Но пробилось из груди
первое признание.

Первый робкий поцелуй,
нежное касание…
…Скрыл следы зеленый луг
взрослого свидания.

Ночь прокралась из-за леса,
Мишкин дом уснул.
Дед волшебный в поднебесье
звездочкой мигнул.
Разбудил волшебник Мишку
сполохом звезды.
Взял наш Мишка в руки книжку,
взял без суеты.
Развернул в тиши страницу
и увлекся так,
что читаемые птицы
взмыли на чердак.
А читаемые звери
встали со страниц
и пошли к открытой двери,
чтоб спуститься вниз.
Разбрелись они по дому,
и давай шуметь.
Волк озвучил страшный гомон,
зарычал медведь.
Гусь с лисой сошлись в дуэте,
крокодил притих.
Белый заяц стал поэтом
и озвучил стих.
Раззадорились лягушки
и пустились в пляс.
Встали Мишкины игрушки —
вы примите нас.
В общем, в доме приключился
полный кавардак.
Мишка страшно разозлился
и схватил башмак.
Но волшебный дед от двери
подмигнул звездой.
И вернулись птицы, звери
в книжку на постой.
И сказал волшебник Мишке —
ты с умом читай,
а то выскочит из книжки
злостный негодяй.
И зациклишься ты, Мишка
на плохих делах.
Напрягай же свой умишко,
все в твоих руках.

Как жаль, что первые стихи не смог я сохранить.
Нещадно рвал их на куски, старался позабыть.
А в тех стихах пылал пожар не детского огня,
и гейзер искренней любви фонтанил из меня.

Быть может, были те стихи наивными порой,
но я готов был до конца стоять за них горой.
На острословов и лгунов обиды не таил,
но покушенье на любовь без драки не сносил.

Живые строки находил я в маминых глазах.
Ее душевное тепло не раз воспел в стихах.
Писал про ветхое крыльцо и опустевший двор.
Пытался время торопить судьбе наперекор.
И не заметил, как прошел пик юношеских дней.
Взлелеяв новую мечту, я поспешил за ней.
А распростившись впопыхах с родительским гнездом,
оставил первые стихи и начатый альбом.

Святая амфора печали
еще не выпита до дна.
Ведь мы с тобой недоскучали
на склоне прожитого дня.

Ведь мы с тобой недолюбили,
недоласкались в поздний час.
Не все желания случились,
не все ценилось без прикрас.

Еще не все романсы спеты
у разведенного костра,
а песня – добрая примета
начать все с чистого листа.

Свеча за здравие горит.
За упокой свеча погасла.
Небесный ангел божьим гласом
с моей душою говорит.

И плачет робкая душа
под чистым гнетом сущей правды.
И нет целительней награды
ту правду слушать, не спеша.

Вкусив ее, я смог понять,
что жизнь – не заданная тема
и не набор стандартной схемы,
а плод душевного огня.

И воспылала та свеча,
что преждевременно погасла.
Какое чудное причастье
под божьим ликом помолчать.

Под ногами снег искрится,
смотрит горка сверху вниз.
Мол, попробуй прокатиться
и не падай в страхе ниц.