Миша Баллок - Ведь я сплю с музой… Эскапизм

А иначе убьют в тебе радость,

Растоптают в тебе любовь.

Просто вырвут из уст твоих сладость,

Кинут свиньям, а ты фолловь.

Продолжай лайкать голое тело,

Продолжай деградировать дальше,

А потом обведут тебя мелом,

И сгниешь ты под слоем фальши.

Накипело в душе поэта,

Он не может молчать как ране,

Почему же при всем при этом,

Ковыряем Христа мы раны?

И теперь, в самом дерзком итоге,

Я скажу всем, кто хочет мне зла.

Мы умрем, и в Раю на пороге,

Слепят с Вас отпущенья козла.

Я позабыт давно уже врагами,

Мой след простыл на тропах меланхолий.

Талант болеет, заперт февралями.

Я как «синяк» тону весь в алкоголе.

Они твердят мне все, что я не гений,

Что я лишь складно говорить умею.

Кто так язвит, ведь тоже не Есенин,

А я друг Музы, сплю порой я с нею.

И знаешь, рифма для меня лишь схема,

При помощи которой жить пытаюсь.

И ваша критика, давно уж не проблема.

Ведь я сплю с Музой и оргазма добиваюсь.

(Челябинску от души…)

Нет, я не умер!

Просто в этой жизни,

Давно уже не вижу доброты.

Погряз в своих мечтах,

И мистицизмом,

Страдаю, как от зрения кроты.

Пленительной тоской

Я скован так же,

Как и поэты раньше,

до меня.

Но в этом виноват не я,

А гаджет,

Что не дает уснуть, в себя маня.

А поутру,

Я также как и прежде,

В хмельном угаре падаю в постель.

И в снах живя,

Храню еще надежду

Мир черно-белый выправить в пастель.

И ночью темной,

Просыпаясь в суе,

Страдаю снова, в дикой пустоте.

И от того,

Еще сильней ревную,

Стихи свои к своей больной мечте…

Я буду знать, зачем мне эти ночи,

которые я прожил для тебя.

Среди набухших стихотворных почек

меня так жадно злоупотребят…

Я буду верить, в то, что я поэт от Бога

(какого бога мне не важно даже).

Стихи мои – катренная тренога,

стоящая на буквах из бумажек…

Всего лишь три в основе есть катрена,

но все они – вначале, как сорняк.

Стекаются отложенной мореной,

Которую родил ледник – поэт-сопляк.

Пожалуй,

не смогу уже влюбляться я,

И петь не в силах,

Как когда-то пел!

Разлука,

Словно чувств людских кастрация,

Срубает напрочь

Пламень Купидонских стрел.

Но я не буду

Петь о горькой жизни,

Не стану плакать

Как рыдал когда-то…

Моя судьба

Растворена в имажинизме,

Хотя врагов могу

Накрыть отменным матом.

Нет, я не гений!

Просто вам невыносимо

Вблизи мое присутствие иметь!..

И потому,

Проноситесь вы мимо,

Улавливаясь

В видимого сеть.

А ведь поэт —

Призвание поэта,

Невидимо обычными людьми!

Но критики,

Все рубят в хлам. При этом

Стараясь лечь

За нелюбовь костьми…

Пожалуй хватит!

Не хочу поэтом зваться!…

Я не певец,

Но вам о жизни пел…

А завтра вновь

Я упаду в бассейн ваших нотаций.

Пускай,

Зато я очень храбр и смел…

Очень больно питаться тоской,

как-то странно, по новому что ли?

Очень трудно остаться собой,

когда боль утопил в алкоголе…

Как-то странно менять обстановку…

Очень больно, по-новому что ли?

Может быть предпочел б рокировку,

но, увы, весь тону в алкоголе!

И хотел очень сильно влюбиться,

ну вот вот, уж почти, наконец.

Только видимо лучше синица,

чем журавль с тобой под венец.

И опять одиночество гложет,

не спасает уже алкоголь.

Жизнь становится сильно похожа,

на округлый, бессмысленный ноль…

Кровь прокисла в опухших проходах,

Смерть тихонько крадется вперед.

На печаль нынче в обществе мода,

Сердце бешено дробит фокстрот…

Мерный ритм стекавшего мозга

Я запомню, пожалуй, в обрывках тех лет.

Для чего злой Господь наши души то создал?

Видно, чтобы смеяться любовью в ответ.

Только Бог воскресал на страницах Завета!

Он смеялся над злом, Он топтал этот страх!..

Он не знал,

Как горька боль простого поэта,

Он не путался в ложной любви, как в сортах…

Я умру и останется память,

Что я был озорной хулиган.

Что легко было сердце мне ранить,

Что частенько я был в усмерть пьян.

Что сидел взаперти от народа,

И годами не видел родни,

Но всегда был любимцем природы;

С нею часто мы были одни…

Так же буду, наверное в списках,

Что Есенин возглавил собой