Сергей Азибуль - Иберег. Стихи и миниатюры с элементами фантастики

«Костенко с детства был обычным мальчуганом. Я его старше на 4 года. Видела, как мальчишка рос и развивался. Началось, мне кажется, в школе. Ребята в классе разбились на группы, одни, мол, рок слушают, другие ничего не слушают, железо тягают. Вы спросите: и что? Дело в том, что Саша, во-первых, слушал разную музыку, ходил заниматься в спортзал, да и еще посещал женскую поварскую студию. Теперь он в столовке поваром работает. В том году выставка его художеств была. Знаете как название? «ОдиночествоЛав». На открытии (мы писали об этом в «ВалЭрДэй») Саша сказал, что до сих пор одинок и все переживания в его работах. Ну, мы как-то быстро позабыли про выставку и не обращали внимания. И тут такое…

Сначала у него не принимали заявление в Загсе, но он в администрации пригрозил мировыми судами. Наши там наверху быстро сдались. Значит, заявление приняли у него, дали месяц подумать. Свадьбу сыграли у него же на работе. Народу пришло… Журналистов пустили за стол. Кто на лавках припивал, кто в окна глядел. Страшно мне показалось. Смотрела я, слушала всё и кругом только гул. А Костенко сидит посередине стола, то ли счастлив, то ли нет – не поймешь. Мать егошнюю жалко, она до сих пор после приступа лежит, не встаёт.

А знаете, я вот в чем-то поддерживаю Сашку. Хватит нам уже любить других, пора обратиться к себе. Полюбить свою душу, полюбить своё тело. Сколько лет мы истязали себя ради кого-то. Теперь более надо себе и для себя. Поэтому осуждать Сашку за такую любовь к самому себе я не хочу. Это ведь и не эгоизм, по сути. Он для других ниче такого, и работает хорошо и не халявит, плохого от него никто не знает. Просто любит себя сильно, аж до свадьбы дошло. Ну, так что теперь? Тем более любовь его не к телу, а к душе своей. Он тут так сказал, я же вот записала: «Я душу свою оттачивал и воспитывал, если это только возможно. Каждый сантиметр моего „Я“ рассмотрел, лишнее удалил, что-то исправил. Только так я мог создать совершенное для себя „Я“. То „Я“, которое смог вырастить и полюбить. „Я“, любящее всего меня без остатка. Если бы кто-нибудь смог понять. Я, может, чем-то пожертвовал, но уже смог пережить это и теперь счастлив».

– Скажите, а кричали за столом «горько», какие-то тосты молодым говорили?

– Да что вы, все пришли тихие, как ошпаренные кипятком. С улицы только старухи и неугомонные кричали на Сашку. Остальные сели за стол и за бутылку сразу. Сидели, пили, пока не перестали замечать молодожёна, там и танцы, само собой. А Сашка посидел с часок, да домой пошел.

Вениамин пришел на выставку художника Ерохина. Вход сегодня бесплатный, поэтому народу много. Около гардероба стояли женщины и обсуждали: будет сегодня фуршет или нет. В углу сидели студенты и смотрели в телефоны. Вениамин почувствовал себя неуютно, когда увидел компанию людей в нарядных одеждах. Одна дама шла в сиреневом платье с большой белой розой на груди. Вениамин подумал: «наверняка в розе спрятан микрофон, а может и видеокамера», и сам посмеялся догадке. Народ толпился на лестнице и ждал приглашения в залы. Вениамин облокотился на стену и смотрел в сторону. Было шумно, люди без конца говорили. Пару раз Вениамин прислушивался, чтобы уловить, о чем ведут беседу рыжий мужик с темноволосой кучерявой женщиной. Но слышал только: «да, ага, в общем, это не проблема». Еще слышал смех и редкие громкие возгласы: «телевидение обещало приехать, очень талантливый, новое поколение, новый гений и тд».

Вениамин закрыл глаза и представил, что стоит в очередь на прививку в поликлинике. Видение резко оборвалось. На втором этаже открылась дверь, и усталый женский голос пригласил на экспозицию. Когда гости выставки поднялись и заполнили первый зал, администратор попросил минуту внимания. Зрители оборачивались по сторонам, смотрели на пустые стены, на пол, даже на потолок. Не было ни картин, ни предметов – зал был пуст. Когда голоса затихли, женщина – смотритель еще полминуты помолчала и сказала, что художник Ерохин ничего не сделал, ни одной новой работы не написал. И сегодня ему очень стыдно, но так получилось. Он искренне извиняется… Речь оборвал голос из соседнего зала: «Не стыдно мне». Толпа быстро направилась к другому залу, общим усилием открыла дверь и замерла в молчании. В большом зале у окна сидел сгорбленный мужчина с взъерошенными волосами в разноцветном свитере. Пальцами правой руки он перебирал невидимые музыкальные струны на подоконнике. На мгновение он взглянул на людей, толпившихся в проходе, а потом отвернулся и уставился в окно.