Николай Мурзин - Земля, моря

В храме всей злобы поднебесной…

Где был Иосиф, чаша, братья?

Правда ли, что корабль добраться

С нею не мог ни в какую землю –

Так и остался в волнах со змеем?

Правда ли, что чистейший отрок

Принял тебя – и открылись окна

В доме Отца, и пропела птица,

Что суждено Ему вновь родиться?

Отрок с тобою в даль морскую

Ушел, и дрожало, указуя

Путь, на древке его невинном

Ты, приближаясь к цели дивной.

Так он взошел на борт опасный,

И ты вело его, точно бразды,

Направляя тот ход смиренный

К чаше со святостью нетленной.

Богу вернул он душу Сына –

И пролился там свет незримый.

Отрок исчез. А ты – осталось

С чашей-сестрой, как два металла

Памяти, скорби, чудодейства.

Так Аполлон над тьмой эгейской

Видел в стреле своей прообраз

Твой – и метнул ее наотмашь

В кольца змеи тысячелетий,

В сердце креста на крыльях ветра,

Отроком на берег явился –

И отыскал свой древний символ.

Так воскрешал он Диониса,

Так выходил он из гробницы

Собственной – и зари светлее

Вновь восходил во снах Психеи

На небо мира… О матерь веры,

Ты повитуху из легионера

Творишь мановением мифа, бреда,

Сечением Кесаревым Завета!

Где, между чьих ты нынче ребер,

Сердце чье гложешь в ржавой злобе,

Только орудье вящей славы

Для предназначенной расправы?

Все обращается в иное –

И возвращается собою.

Боги светлеют бесконечно –

Время ветшает быстротечно.

Любит копье богов дырявить!

Миром оно бессменно правит –

Неколебимая ось земная,

Неотменимая жертва рая.

Что ж, собаки, лайте –

Вот уже и звезды.

Улицы, петляйте

Меж стихом и прозой,

Меж лицом и мордой,

Что опасно схожи,

Позвонком и хордой,

Мимо тихих кошек.

Улицы, серейте

Блекло и условно.

Из окна вдруг – флейта.

Голос – из другого,

Говорящий трудно

О любви и смерти,

Как ребенок нудный –

О своей конфете.

Чертова ерунда портит нам план.

Чертова западня, подлый капкан.

Я бы хотел угодить – только – тебе.

Ты бы хотел отсудить – что-то – себе.

Я бы хотел повидать мертвых друзей.

Ты бы ходил навещать свой мавзолей.

Это ирония, друг. Это конец.

Я отрекусь и в сундук сложу свой венец.

Мантию вместе, иной какой атрибут…

Я никогда не хотел властвовать тут.

Ты ошибался всегда на свой и мой счет.

Рыбы, тараща глаза, уходят под лед.

Рыбы, осталась без вас мертвая гладь,

Прямо под серым окном – снега кровать.

Я не вернусь. Этот пласт стоило жечь.

К черту твой мир. Достаю – из озера – меч.

Дева, Артура во мне ты признаешь?

Слева я – вылитый он. Здравствуй за ложь.

Черному незачем дну Эскалибур.

Я начинаю – войну, кончив – борьбу.

Грозен дар горьких разлук. Он – от тебя.

Я не откликнусь на стук, даже любя.

Хоть колоти, хоть еще как барабань,

Кто-то подскажет, куда – тебе – в эту рань,

Друг мой, идти. Я – уже. Это конец.

Пал твой король – и кому вести, гонец?

Ну а пускай и не пал – не за горой

Тот одинокий, как смерть, преданный бой.

Рыцари, бездна близка. Дайте же шпор

Бедным коням – чтоб узнать, есть ли позор

В мире сильней, чем списать мертвых в запас.

Знайте же: тот, кто предаст – он среди вас.

Герда у окна сидит, штопает чепчик.

Тихо у крыльца вдруг прозвенит бубенчик.

Бьет олень копытом снег искристый,

Светит на дорогу месяц чистый.

Кай бросает игры, к двери – шмыг:

Ведь за ней румяный шебуршит старик!

Сколько же подарков у него в мешке,

Серебристых песенок – в его рожке!

Братец эльф, входи! Мы так вам рады!

Мало бедным детям здесь, в мире, услады.

Горстка волшебства, да вот – любви немного…

Узелок вяжи, сестра, Каю в дорогу.

И на миг мерещится Герде жуть:

Нет оленей, эльфов, и мешка – ничуть,

А за дверью – мрак, и холод, и она :

Насмехается над ними льдов княжна.

Герда! Режет глаз тебе осколок страха,

Свет волшебных стран застят клубы праха…

Отпускай же Кая к добрым эльфам смело –

Нет в помине, знай, над ними королевы.

Тут лучше не смотреть в глаза,

Тут лучше не вставать ночами,

Не щекотать мечом узла,

Не красоваться величаво,

Когда проносится кортеж –

Дождем хлопков, оваций солнцем –

И если только невтерпеж,

Отпрашиваться в общий сортир.

Но лучше, если стерпишь. Все.