Николай Свистунов - Не погаснет души огонь!. Рассказы, пьеса, стихотворения

Из живота полезла рвота, но Босой сдержался. Инстинкт самосохранения оказался сильнее. Показывать слабость в таком деле равносильно подписанному смертному приговору. Завтра напоят палёным спиртом и придушат. Побоятся, что сдаст в «мусарню». Выбора не было. От этой безысходности Босой качнул нахлынувшую откуда-то из глубины души злобу и с диким криком набросился на первое попавшееся под руку женское тело. Молодое. Он несколько раз с размаху ударил монтировкой по удивительно мягкой плоти и совсем обезумел от этой мягкости и податливости. Кровь тёмными каплями брызгала в его лицо. От каждой капли чужой крови он вздрагивал, и волна страха накрывала его с головой. Босой одной рукой лихорадочно вытирал с лица кровь, а второй машинально наносил удары. Он уже не видел, куда бил окровавленной монтировкой. Этот процесс, казалось, не закончится никогда… Однако всему приходит конец. Подельники оттащили его за руки от тела и, вырвав из руки монтировку, бросились вон из квартиры. Босой побежал за ними, закрыв глаза, натыкаясь на все углы, что попадались ему навстречу. Практически на автомате. Как добрался до дома, он не помнит до сих пор.

Удивительно, но их не нашли. Прошёл год. Этот год для Босого запомнится на всю оставшуюся жизнь. Он прошёл в страхе. Босой не жил. Босой существовал. Страх заливал спиртным. Бродил пьяным по городку, шарахаясь от каждой милицейской машины, от каждого проходящего мимо милиционера. Если он не был пьяным, то у него начинались видения. Он не мог работать. Он не мог отдыхать. Каждую минуту ему чудились глухие удары монтировки по мягкому женскому телу. И ещё кровь. Кровь хлестала по лицу. Босой вытирал ее обеими руками, но вытереть до конца не мог. Липкая, она плёнкой покрывала щёки и шею. Дико озираясь по сторонам, Босой принимался раздеваться и с отвращением разрывать одежду на клочки. Однажды ему надоело бояться. Он одним глотком опустошил поллитровую бутылку водки и, не закусывая, махнув рукой, с криком: «Будь, что будет!» пошел в отделение милиции и сдался. Явка с повинной. Всё рассказал. В мельчайших подробностях. Что удивительно: после того, как следователь поставил точку в протоколе допроса, с его души будто свалился огромный камень. С тех пор видения его не посещали. Босому срок дали меньше всех. Всего-то четырнадцать лет. Суд прошёл при пустом зале. Эка невидаль – двух женщин убили. Со стороны потерпевших на суде сидела одинокая женщина, три студента да две случайно забредшие от любопытства тётки. К Босому на суд никто не пришёл, некому. Родители умерли, когда ему было лет пятнадцать. С женой жизнь не сложилась. Несколько лет назад она забрала поутру крохотную дочку и исчезла из его жизни навсегда. Босой сильно не печалился. «Баба с воза – кобыле легче», – сказал себе он и забыл о семье. Как не было. Однако прошло время, и понял он, что никому на этом свете не нужен. Один. Ждать из тюрьмы было некому. Жалеть некому. Передачи возить… Ничего у Босого на воле не осталось. Один туман.

Однако и в зоне ничего не было, ни друзей, ни приятелей. Один. Правда, «подельники» обещали «замочить» за то, что сдал их банду. Пришёл с повинной. При возможности, конечно. Страшно.

Главное лекарство от мозгов в колонии – это труд и суета. Надо много трудиться и много бегать туда-сюда. В этом случае мысли куда-то теряются. Они улетучиваются, и голове легко. Хорошо ни о чём не думать. По звонку разбудят, по звонку накормят, по звонку выведут на работу и прогонят с работы. Мысли приходят только во время отдыха. Если совсем не отдыхать, то можно продержаться до самого отбоя. Усталость возьмет своё, и голова, едва коснувшись подушки, провалится в спасительный сон. Все бы хорошо. Остаётся только утро… Опять утро и опять пять часов. Как по звонку будильника, мозг проснётся и заставит Босого открыть глаза. Что за напасть?

Босой не ходил на работу в промзону. С его силёнкой там нечего было делать. В лесном лагере пилили лес. Огромные стволы деревьев привозили в лагерь лесовозы. Они возили лес круглые сутки, несмотря ни на какую погоду. Лагерная промышленная зона была огромной территорией. На ней в несколько рядов дыбились металлом пилорамы. Скрип железных цепей и вой пил сливался в одну какофонию. Зеки пилили лес в три смены. Таких доходяг, как он, не любили. Работа в промзоне была денежной. При выполнении плана «мужики» получали приличные (даже по меркам воли) деньги. Каждый человек в бригаде был на виду. Нахлебников не терпели и быстро избавлялись от них. Близко не подпускали к денежной работе. Босой подвизался помощником у плотника. Где рамы в бараке починить, где скамейку в курилке подправить. Это так, для ларька. Заработная плата была копеечной, но это было не главное. Главное – быть, как все. Чтоб на курёху можно было в лабазе один раз в месяц отовариться. Вместе с рабочими его бригады. Основной же работой у Босого был чай. Он считался по лагерным меркам «баночником», проще «шнырём», ещё проще – готовил чай. Заваривал его в трехлитровой банке по заказу работников баланды или зеков, которые не выходили на работу. Кому крепкого чая, кому чифира. Ещё в его обязанности входил контроль за барачными шнырями. Это была ответственная работа. Наверное, блатные поставили его контролировать свою собственную кухню в силу его возраста и статьи. Забот хватало. Блатные жили большой семейкой и с большой обслугой соответственно. Смотрящий за бараком, по прозвищу Хан, был суров и крепок на кулак. От его ударов «шныри» летали по бараку, не задевая половых досок. Одним словом, веселуха. Приходилось ухо держать востро. Забот хватало на весь день. С избытком. Босой был на «движухе» – как здесь говорят. Ночь приходила незаметно. Смеркается на севере быстро.