Софья Хромченко - Добрая память

«Оля, мне завучем быть предложили
В школе. В другой – не в моей. Отказать
Я не сумел – меня так попросили,
Что будет измену отказ означать». –

«Зачем же отказывать в этом, Сережа?
Разве не справишься?» – «Дело не в том.
Чувствую, что получил эту должность
Я при участии чьем-то прямом.

Можешь ни в чем мне не признаваться.
Только запомни, прошу я сейчас:
В политике я не желаю мараться
Для должности данной твоих ради глаз!» –

«О чем ты, Сережа?.. Да я не просила!
Он сам…» – «Не хочу быть обязан ему!
Не понимаешь ты, в чем его сила?!
Обязан я быть не хочу никому!

Я скромный учитель! – Не узнавала
Ольга Сергея – теперь говорил
С нею впервые столь резко и прямо. –
За что к тебе добр он?» – «Мужу служил». –

«Только ли? Оля, нет, так не бывает!
Я не вчера начал жить». – «Отчего?
Служившие многие мне помогают.
Иначе была б я в могиле давно!» –

«Прости меня, Оля… – И сам удивился,
Как мог вдруг иное о ней полагать. –
И в толк не возьму, отчего опустился
Тебя, – покаянно сказал, – упрекать.

Я… был ошарашен». – «Забудем, Сережа», –
Ответила мягко. – «Что делать-то мне?» –
«Ты так много знаешь! Что надо, всё сможешь». –
«Были бы знания нынче в цене!..»

Матрена о дочках душою страдала:
Все три жили счастливо, вдруг в один год
И не поймешь, какой хуже-то стало
И скольких еще ожидать им невзгод.

Первою мать огорошила Маша –
Опять понесла. Говорил Маше врач,
Ее в первых родах с большим трудом спасший,
Что новый ребенок ей станет палач.

Маша, родных щадя, в тот раз сокрыла,
Насколько родить довелось тяжело,
И оттого у них мнение было,
Что и тревожились зря за нее.

Муж берег Машу – ему рассказала,
Да не уберег… Говорили врачи:
Делать аборт – шансов выжить ей мало.
Маша им: «Прочь от меня, палачи!

Я одного уж ребенка убила!» –
За Василису доселе себя,
Вину свою помня, она не простила.
Беременность очень тяжелой была.

Соня за Машу молилась. Когда-то
Желала ей смерти в сердцах, но теперь
Знала она, что золовки утрата
Ей будет больнее всех прежних потерь.

«Не виновата я, Господи Боже!
Не мог ты, Отец, внять безумным мольбам!» –
Надеясь, что Маше молитва поможет,
Склонялась к сокрытым в дому образа́м.

Григорий молчал – не бранил жену. К Маше
Матрена приехала жить из села
Совсем – помогать ей. Андрей – Машин старший
Уже первоклассник был рослый тогда.

Прокофий при сыне в селе оставался.
По кроткому нраву весьма своему
Разлученный с женою, тоскуя, смирялся.
Просил Машу беречь. Горько было ему:

Помимо того, что скучал, Лизавета
Всю власть теперь в доме себе забрала.
Обиды все помня свои без ответа
От свекрови, сама стала к свекру груба.

Антон вздыхал… Сердце Матрены сжималось,
Глядя на дочь: при недуге своем
С родными спокойно и просто держалась,
Хоть таяли силы ее с каждым днем.

Соня к той часто бывала. Матрена
Снохе была в ноги готова упасть –
Маша тянулась душой всегда к Соне.
Не раз, вдвоем бывши, наплакались всласть.

О прошлом, о горестном, не говорили…
Маша смеялась: «Я, Соня, живу
И чувствую: заживо похоронили,
А я из вас многих переживу!»

Соня кивала…Тяжелые вести
Пришли из села: попытались их скрыть
От Маши – решение то приняли вместе,
Но тайну недолго сумели хранить.

Мужа Варвары арестовали –
Сестры ее старшей. Ветеринар
В окру́ге единственный был – уважали,
Но не минул того времени жар.

Ночью пришли. Зарыдала Варвара:
«Не пущу! Изверги!» Павел жене,
Прощаясь, велел, чтобы та уезжала:
«Оставшись, едва ли поможешь ты мне».

Себе узелок он давно приготовил –
На такой случай. Тайно. «Какая вина?!» –
Кричала Варвара вслед. Медлить не волен,
Обернулся у две́ри. Примолкла она…

Судьба Павла близким была неизвестна –
Как в воду канул. Пыталась узнать
Варя хотя бы причину ареста,
Но и того не могли ей сказать.

Наконец брякнули – предположили:
«Устинов [30] Эта фамилия издавна встречалась среди представителей всех сословий России и не могла быть доказательством принадлежности ее носителя к известному дворянскому роду Устиновых. Однако с учетом того, что ветеринар был образованный и не местный уроженец, следствием могло быть сделано подобное предположение, не нашедшее, впрочем, подтверждения в семейных рассказах. Так или иначе, в 30-е годы уже за одну принадлежность к считавшейся «неблагонадежной» фамилии человека могли арестовать, не разбираясь. ваш муж по фамилии был.
Множество нынче опасных фамилий…
Никак за нее под арест угодил».