Фридрих Антонов - Стихи разных лет. Книга вторая

Но Колаксай – один у нас отец, 8 8 Колаксай – царь, основоположник рода скифов.
И Автор «Слова», словно бы в беседе с нами,
Поведал, что «Мстислав зарезал Редедю 9 9 Мстислав и Редедя – герои Слова о полку Игореве.
Перед касожскими полками».

Седой истории былина!
А истину не долго здесь искать —
Всё сказано в самой былине.
Лишь остаётся указать —
«Касоги» – это осетины!

Мы стали разными в привычках.
Мы стали разными в словах,
Но это – внешняя «отличка»…
А Бог – он тоже ведь Аллах!

В ущелье Цея, 10 10 Это название ущелья в Осетии. ток струится.
И низвергаясь с высоты,
О камни острые скалы
На брызги мелкие дробится.

Затем сливаясь рукавами,
Блестя меж чёрными камнями,
Вода стекала, как в лоток,
И возродившийся поток,
Опять с огромной высоты
В провал глубокий низвергался.

И там внизу соединился
С бурливой горною рекой.
Туман в долине и покой.

Прощай суровая природа,
Что своенравною рукой
Сотворена. Леса, и воды,
И гор незыблемый покой,
В который раз передо мной,
Предстали стройною картиной —
Кремнистой ломаной грядой.
А мне уже пора домой.

Машина катит вдоль ущелья
И все плывет куда-то вспять…
Вернусь ли я сюда опять?
Или навеки уезжаю?
Хотел бы знать! Но я не знаю.

Мелькнет село, поток искристый…
Орлы парят, скалы гудят.
И горы вспять летят, летят!

Ну вот и всё, маршрут окончен,
Последний день на берегу.
Внимаю шелест волн спокойно,
С прощаньем медлю. Сберегу
Иль растеряю в суматохе,
Игру лазури с бирюзой,
Дыханье ветра и прибой?
Что шелестит у ног играя
И незаметно так снимая,
Тяжелых дум налёт с души.
И больше некуда спешить…
Покой… И можно дальше жить!

Тараним жижу наискось упрямо.
Вода сечет расплавленным свинцом.
Гудят моторы, цепью мотоциклы
И брызги разлетаются венцом.

На мотоциклах, через Кара-Кумы,
Мы всё-таки пробились не шутя.
Но страшным сном, запомнился мне ливень,
Как пули «пулемётного» дождя.

Пустыня нас не мучила жарою
И знойный нам не чудился мираж.
Стена дождя накрыла пеленою,
И впереди идущего вираж —
Почти невидим был за сеткой дождевою.

Свирепый ливень! Братцы! В Кара-Кумах!
Такое не увидишь и в веках.
Мы пробивались к дивному Аралу!
И дело было вовсе не в песках —
На твёрдых глиняных «такырах»! 11 11 Такыры – небольшие возвышения (кочки) покрытые жёсткой, к лету уже высохшей, травой, на ровной, как стол, широкой равнине.
Вполне обычных в тех местах.

Стихия там взбесилась не на шутку
И мотоциклы выли, молотили грязь.
На тех такырах, встретили мы «Волгу»!
Так та – юлой крутилась, будто вальс
Кружила, прыгая на кочках.
Погодка, в общем, удалась!

А дождь прошёл – всё высохло мгновенно!
Кто б рассказал – поверил бы с трудом.
Мы так в той глине извозились!
Отмылись, правда, все потом,
В Аральском море голубом.
Когда мы до него, в конце концов, добрались.
Ныряли, плавали, купались.

А для охоты под водой,
Достали ружья, что с собой
Мы привезли – охота там крутая!
Вода прозрачная такая —
Огромный, чистый водоём.
И много разной рыбы в нём!

Сазаны! Карпы! Судаки!
Сомы – ну просто, как быки.
Гарпун о чешую там иногда ломался!
Куда девались рыбаки?
И рыбы те, что как быки?
Куда вообще, Арал тот удивительный девался?
И кто на это даст ответ?
Ведь было море! Нынче – нет!

В старинной Мцхете, на краю селения,
В убогом доме, старый человек
При встрече вызывал лишь сожаление,
Он был старее, чем двадцатый век.

Знакомые встречали дядю Мишу
Улыбкой радостной. И он приветлив был.
С ним люди часто говорили
И он охотно говорил.

Он был по-должности музейный старый сторож.
Но был историком, в историю влюблен.
Он рассказал нам множество такого,
Что скрыто уж давно, завесою времен.

Чего не даст вам ни литература,
Ни каталоги званий и имен,
В библиотечных залах и подвалах.
Живой свидетель канувших времен!