Влад Ривлин - Искусство революции

Было тихо. Только горы,

Оцепив старинный страх,

Стерегли кремневый город,

Захлебнувшийся в ветрах.

В неожиданную темень,

Отпылав, плыла одна

Окровавленная тема

Умирающего дня.

Стыли церкви, минареты,

Вился шёлк бород и пейс.

Шла, одетая в запреты,

Фанатическая спесь.

И на зубчатые башни,

На могилы всех богов

Домино прискальной пашни

Набегало из лугов.

А навстречу, пуст и ломок,

Под ажуром пелены

Стеариновый обломок

Новорожденной луны.

Древний город – он расколот!

В пальцах тропок и путей

Был зажат лиловый холод

Злоумышленных затей.

Ливень хлёсткий, ливень колкий

Взбудоражил грани зон:

Иглы пуль, смертей осколки

Растерзали в клочья сон.

Счёт могилами оплачен.

Стало тихо. Спит Салим,

Спит Моисей, и, в небо плача,

Стонет

Иерусалим…

1948 год.

Перевод автора.

Пожалуй, он был единственным из ивритских поэтов, кто поднял в своём творчестве тему Катастрофы палестинских арабов 1948 года – Накба, и посвятил трагедии их изгнания и смерти свои стихи в сборнике «Арабские мотивы»:

Пошёл колодец к ведру,

Пришла гора к Магомету.

Я бедность свою залатаю мешком

Твоего горячего лета.

Чёрное солнце в моём дому

Не дарит радости взгляду.

Тебя, что была моё масло и хлеб,

Превратило в бич и досаду.

Ночь заперта на засов,

Дорога моя раскололась.

Ко мне из ограбленной борозды

Тянешь усохший колос.

Обуглились руки мои в огне,

Петух не кричит над забором.

Мои мертвецы колыбельную песнь

Поют замогильным хором.

Колодец потерял ведро,

Гора предала Магомета.

Спаси колосья моих полей

От гибели и от навета!

Скрепи распавшийся ком земли,

Верни мне жизнь и обитель.

Где ты, Исаак, где ты, мой брат,

Где ты, Авраам, мой родитель?…

Здесь расплакался дым,

Здесь огонь утвердился.

Здесь малый домишко ждёт,

Чтобы смех в него возвратился.

Не квохчут куры в пыли,

Не молится виноградарь.

Сиротство жёлтых полей

За рухнувшею оградой.

Здесь стоном стонет стена,

Здесь камень лежит, стеная.

Здесь, словно знамя беды,

Оставленная абайя.

Владей, поджигатель! Ступай

Железной пятой по телу!

Здесь пахарь идёт чужой

По отнятому наделу.

Здесь слышен сдавленный всхлип —

Земля! Пойми, что он значит —

Не Рахэль плачет в тиши —

Агарь над сынами плачет. *******

После провозглашения Государства Израиль Пэн вступил в Израильскую коммунистическую партию (до 1952 года – Коммунистическая партия Палестины) и в это же время он возглавляет литературное приложение газеты Израильской компартии «Коль ха-ам».

В его мировоззрении было немало противоречий и далеко не всё было разложено по полочкам. В его коммунистических убеждениях нашлось место и мессианским идеям иудаизма и прежде всего идее богоизбранности еврейского народа.

«Я… коммунист – еврей…

и

Чем сильнее звучит во мне коммунист,

тем выше взмывает во мне еврей»,

пишет Пэнн в своём стихотворении «Ани ехуди» («Я еврей», 1948 год).

Но это было его вИдение, его убеждения, с которыми он никогда не шёл на компромисс с общепринятыми мнениями или линией партии. Он всегда думал, говорил, писал и делал только то, в чём был убеждён, что чувствовал и что считал необходимым и верным. Едва ли кто-то из его критиков сможет когда-нибудь доказать обратное.

За свои убеждения Пэнн как поэт поплатился очень дорого. Литературные и официальные круги Израиля объявили Пэнну настоящий бойкот. Многие годы его произведения почти не публиковались, для литературных критиков его творчество стало «табу» – на его стихи не писались ни литературно-критические статьи, ни рецензии. В литературной критике они даже не упоминались! Его по-настоящему душили замалчиванием! По радио нередко звучали песни на стихи Пэнна, но при этом объявлялось: «Стихи неизвестного поэта».

Поэт Натан Альтерман, хорошо знавший и ценивший творчество Пэнна, как-то открыто заявил в один из дней рождения Пэнна: «Если бы он (Пэнн) не принадлежал к этому (коммунистическому) лагерю, то, без сомнения, сегодняшний день стал бы праздником для всех общественных кругов и торжеством новой ивритской поэзии». Сам Пэнн с горечью замечал по поводу своей творческой судьбы: « … в условиях израильской демократии с человеком могут сделать всё, что угодно, даже упрятать в гетто».