Денис Грабкин - Иногда я звоню Богу. Стихи 2016—2017 гг.

Но все всплывает в скором сне:
Заката пьяная безбрежность,
Небес томительная нежность,
Подруга в розовом окне…
(Я допустил одну небрежность:
Ты – больше чем подруга мне.)

Сдаюсь, сдаюсь! Прости меня,
Мое трепещущее сердце!
Играй свое живое скерцо,
Меня куда-то ввысь маня…

Мне – где-то десять. И душа
Все норовит вспорхнуть украдкой…
Меня ты мучишь, жизнь! Но как ты
Невыносимо хороша!

Иногда я звоню Богу.
Снимаю трубку еще советского телефона с диском
И просто делюсь с ним всей болью.
Порою с каким-то упоением садистским

Рассказываю обо всем, что мучит, терзает и не дает покоя.
О том невеже, что на днях отдавил ногу в маршрутке,
О пробках, угрюмых лицах прохожих, об очередном проколе
На новой работе, и вообще, о том, что не смешны твои, Боже, шутки.

Он молча все выслушивает, как терпеливый психолог,
Потом устало вздыхает, будто хочет сказать, что я, мол, не первый.
А я весь такой нервозный, вихрастый, как Сэлинджеровский Холден,
И еще выдаю ему свои нелепые перлы.

Наконец, ощутив, что молчать, наверно, неловко,
Он бросает коротко: «Разберемся». Я оттаиваю понемногу.
А, в сущности, не нужны ни мыло и ни веревка.
Просто, если совсем паршиво, иногда я звоню Богу.

Ах, как я часто скороспело
Писал, держа безумный ритм,
И со сноровкой скорострела
Строчил, заправив ленту рифм…

При всей громадности разброса
Лишь пара строк попала в цель,
И легковесность, как барбоса,
Смеясь, взяла меня на цепь.

Велик соблазн в объятьях формы
Писать, не ведая препон,
Давать себе извечно фору
И приговаривать притом:

«На злобу дня – и так годится…
Зазря не стоит тратить пыл…»
Но вдруг я понял – я убийца
Стихов, что спешкой погубил.

Мои убитые в зачатке
Идеи – те взошли едва
И, так и не созрев, зачахли,
Как прошлогодняя трава.

Ах, как же это было глупо!
В плену у призрачных надежд
Рядил я судорожно трупы
В подобье праздничных одежд…

Долой обманчивую жалость!
Мне, к счастью, стала суть ясна,
Что нет искусства, что б рождалось
В холодных пальцах ремесла.

И нет иной первопричины,
Чем боль, сомнение, восторг…
И только так из мертвечины
Взойдет живительный росток.

В моем окне ночами майскими
Сплетенье рук и лиц маячит —
Там ребятня с проворством мастерским
По мостовой гоняет мячик.

Им рано становиться взрослыми,
И нет забот – хватило б фарту!
И тени их в фонарной россыпи,
Как черти, пляшут по асфальту…

Ах, мне бы к вам в игру – зовите же!
Да засмеете – больно взрослый…
Но как я вам порой завидую!
Светло завидую, не злостно…

В моей душе – как в тихой заводи,
Где в дымке утренней светает,
Но вдруг волна какой-то зависти,
Нахлынув, мигом все сметает…

Увижу ли любовь взаимную
У пары, что плывет по дворику, —
И в стороне стою, завидую
Смешным отвергнутым поклонником…

Да, каюсь: я порой завистливый —
К отваге, естеству, участью,
Но прячу зависть ту за мыслями,
Что, мол, и так я, в общем, счастлив…

И так живу я – чинно, бережно,
Как будто весь кураж мой выжжен —
Когда все кружат в ритме бешеном,
Цежу: «Как бы чего не вышло…»

Но по ночам вдруг прорывается
К себе мучительная жалость,
И сквозь упрямство пробивается
Всепоглощающая зависть…

К таким со мной не схожим сверстникам,
К снующим за окном ребятам…
И вот, с кровати ноги свесивши,
Сверлю я стену мертвым взглядом…

Как истинную жизнь завижу я,
Во мне клокочет это снова…
Я тайно всем чуть-чуть завидую,
Но только – никому ни слова!

Летом мне никогда не пишется. Видимо, у души каникулы.
Она витает где-то на Бали, или на худой конец в Ялте.
А я, бездушный, сижу и с расточительностью Калигулы
Разбазариваю время, плывя по летнему дню на воображаемой яхте.

Странное время года. Октябрьское небо плюс апрельская аллергия.
Да, я как Пушкин, не слишком жалую всю эту романтику.
Седьмое июня. Начинаю бояться, что впаду в летаргию.
А хандра по-прежнему царствует, облачившись в дождливую мантию.