Елена Крюкова - Ветер

Тяжелые трубы, стальные гробы,
Угодья фабричные, лестниц пожарных
Скелеты – все спало, устав от борьбы —
От хлорных больниц до вагонов товарных.
Все спало. Ворочалось тяжко во сне —
В милициях пыльных, на складах мышиных,
В суконных артелях, в церковном огне,
Где ночью все помыслы – непогрешимы…

Ночь темной торпедой по белому шла,
По белому свету, песцовому дыму
Котельных, где – Господи! – мало тепла
Для всех наших милых, так жарко – любимых…
Шла смертная ночь – тем подобьем смертей,
Что мы проживем еще – каждый как может, —
Шла бредом дитяти, морозом по коже
И пьяными воплями поздних гостей…
Спи, мир, отдыхай! Ночь на это дана.
Труд выжег всю плоть. Сохрани душу живу.
В казенных рубахах святых индпошивов
Спи, свет мой, калека, слепая страна…

Но дом был на улице. Номер с него
Бураном сорвало. Обмерзлые ветки
Гремели по стрехам. А там – торжество
Творилось: на радость потомкам и предкам.
Искусаны в кровь одичалые рты.
Никто не подходит. Храпят акушеры
В каптерке. И болью предродовой веры
Бугрятся божественные животы.

И, выгнувшись луком, Мария зовет
Сиделку, пьянея, дурея от боли…
О люди вы, люди, не слышите, что ли!
Он – вот Он, приходит, рождается, вот!
Вот – темя сияет меж ног исступленных!
А свет золотой! А в крови простыня!
Так вот чем кончаются царства и троны…
– Мария, Мария, ты слышишь меня!

Идет Он на свет не в яслях лучезарных,
Где плачет овца, улыбается вол, —
В гудках пассажирских, в крушеньях товарных,
В домах, где – кутьями уставленный стол!
Идет Он на свет не под нежные губы,
Мария, твои, – а под ругань блатных,
Под грузчицкий хохот, буфетчицам любый,
Под матерный посвист и водочный дых!
Идет Его бедное тельце, сияя
Щуренком в протоке – во смрады громад
Фабричных предместий, машинного Рая,
Где волк человеку – товарищ и брат…
Да, Господи Боже, досталось родиться
Вот именно здесь, в оголтелой земле,
Где в трубах метро преисподние лица
Летят, как снега по дегтярной зиме!
Да, мальчик, сынок, пей до дна эту чашу:
Такую нигде уже не поднесут —
Последний приют заметелен и страшен,
И ученики – от Креста не спасут…

Кричи же, Мария! Пустынна палата.
Кричи же, родная! О счастье – кричать,
Пока ты – звериным усильем – распята,
Пока на устах твоих – вопля печать!
Ори! Это счастье – все выкричать в лица
Наемных врачей и воровок-сестер,
И криком родильным – и клясть, и молиться
На сытый очаг, погребальный костер,
И в небо упертые копья коленей
Внезапно – до хруста костей – развести,
И вытолкнуть – Бога иных поколений!..

…И крик оборвется.
Помилуй. Прости.
Обмоют. Затянут в больничную ветошь.
Придут с молоком и лимоном волхвы.
И станет метель Ему – Ветхим Заветом,
Твердимым устами российской молвы.
Он будет учиться любови у старцев
На овощебазах да на пристанях.
Он с первой любимой не сможет расстаться
На грозном вокзале, в дымах и огнях…
Ему ляжет Русь и мазутом и солью
Под легкие, злые мальчишьи ступни…

Бери эту землю.
Болей этой болью.
Прости.
И помилуй.
Спаси.
Сохрани.

Афганские звезды, русские,
полярные ли, якутские…
То вдруг на взлете взрываются…
то вышивкою искусною…
над нашими, над всехными,
над головами – падают…
над крышами и безлюдием…
над жизнию и над падалью…
Наставь телескоп и мучайся,
лови в окуляр ускользающий
ночной дозор со знаменами,
возлюбленной рот рыдающий…
Денеб, Альтаир, жар Лебедя…
погоны его генеральские…
ах, звезды эти хинганские…
кабульские… и – уральские…
Металл ожжет тебе веко…
век лови, ускользает золото
любимой звезды, военное…
пустыня зимнего холода…
На борт вертолета спящего —
метельной крупкой —
под выхлестом
чужого ветра – так сыплются:
последнего страха выплеском…
Вы, звезды… вы гвозди смертные!..
бессмертье ваше все лживое…
Вы вместе с нами уходите
туда, где больше не живы мы…
Не жили мы… только пелись мы…
губами чужими, чудными…
где выстрел – крестом под рубахою…
а взрыв – звездою нагрудною…
Твой орден! – в шкафу, за стеклами,
за пахнущей смолкой ватою…
Ты годен! – к службе пожизненной,
а это небо – лишь мятое
хэбэ, брезент продырявленный…
шасси – костыли для Господа
шального, войной отравленного,
простреленного всеми звездами…
Следи: Капелла и Сириус,
и Ригель – хвощи морозные…
И линзой живой и слезною
крести времена беззвездные!
Ни сын в колыбели, ни – пламенем —
жена за плечом бессонная —
не знают, как вспыхнут – в будущем —
бензинные баки бездонные
на той войне необъявленной,
под теми звездами синими,
пустынными и полынными,
жесточе горного инея,
железней ракет и «стингеров»,
острее крика любовного —
под Марсом, кровавым орденом, —
больнее, роднее кровного…
А я… лишь плакать, молиться ли…
лишь праздновать – рюмка холодная…
Любить эти звезды красные,
погибшие и свободные;
любить, ничего не требовать
взамен, и солено-влажное
лицо поднимать в ночи к огням:
родные мои… отважные…
Родные мои… мальчишечки…
таджики, киргизы, русские…
ефрейторы… лейтенанты ли…
амурские ли, якутские…
По шляпку серебряну вбитые
в гроб неба, черный, сияющий,
огромным миром забытые…
Мицар, Бенетнаш рыдающий…