Умираю не я. Там не я в этом холоде,
В этом жутком болоте, где царствует смерть.
Умираю не я, только, может быть, Господи,
Умереть было б проще, чем просто смотреть?..
Кофеин, шоколад… И осколками острыми
Мне впиваются в вены простые слова:
«Не исправить уже ни молитвами слёзными,
Ни проклятьями… Поздно… Желтеет листва…»
«Как грешен мир, пределов зла не знающий…»
Как грешен мир, пределов зла не знающий,
И грешны те, кто гимн ему поют.
Как жалок мир – убогое пристанище,
Приют для смертных, холода приют.
Здесь поздно всё, что злостью не измерено, —
Любить, прощать, дарить своё тепло,
Здесь только смерть осталась неизменною —
Царит и правит, всем ветрам назло.
Здесь только боль вовек мерило подвига,
Чужое горе радостно для всех,
Здесь каждый третий – чей-то жалкий поданный,
Убогий раб без права на успех.
Здесь жгут огнём борцов, творцов и гениев.
Лет сто спустя о них же слёзы льют,
Учуяв кровь, бросаются гиенами
И кровь чужую даже тёплой пьют.
И всё то зло, что здесь живет и здравствует,
На самом деле смерти ремесло.
Ведь лишь она на свете этом царствует,
Владея белым светом, чёрной мглой.
Но мне её теперь бояться нечего:
Любви и дружбы черная цена
В душе моей оставила отметину,
Всю душу, как вино, допив до дна.
Но даже этой жертвой не насытившись
И боли лишь сильнее возжелав,
На свежесть ран она мне соль насыпала,
Нисколько затянуться им не дав.
И вот теперь, сама себя уродуя,
Живёт она, что я звала душой…
Ущербная, разбитая, убогая,
Понятная лишь только мне одной.
«Видишь небо, в котором Боги…»
Видишь небо, в котором Боги
Вновь решают людские судьбы:
Счастье выпадет лишь немногим,
С остальными же будь, что будет!
Видишь небо, оно свободно
Ведь над ним у людей нет власти.
Оно – целая часть природы,
Сколько силы у этой части!
Сколько воли творить стихии,
Человечество ввергнув в ужас,
Из слабейших вдруг сделать сильных!
Ну а сильных… ломать и мучить.
Сколько в нём потаённой власти
Править миром, людьми и жизнью,
Сколько красной и серой краски,
Чтобы метить своих и лишних!
Сколько плачет над миром небо,
Когда вдруг совершит ошибку…
Плачет небо дождём и снегом
В этот час в мире всё так зыбко…
Но от слёз тех не станет легче
Людям, меченным серой краской,
Боль их станет лишь только крепче
И сложнее для тех, кто в красном.
Им никак не понять друг друга —
Кто живёт, а кто существует,
Люди в сером идут по кругу.
Люди в красном весь мир целуют.
Видишь небо, в котором Боги
Вновь решают людские судьбы —
Красный цвет выпал лишь немногим,
С остальными же будь, что будет!
«Я – пустая, и мир мой – пустыня…»
Я – пустая, и мир мой – пустыня,
Белым снегом по мглу занесённый.
Так и было, и будет отныне,
Хоть и страшно быть здесь погребённой.
Мне могилой бездушные стены,
Палачом беспощадное время,
Я с тоскою смотрю на метели,
Но теплу, как и людям, не верю.
Обожжённое, рваное сердце…
Я смотрю, как оно умирает,
Вспоминаю далекое детство,
Но уже ни о чём не мечтаю.
Я пустая, и мир мой пустыня,
Жгучей болью по сны занесённый.
Я боюсь, что она не остынет,
Я боюсь быть навек погребённой…
«Мне снился сон… Безвестность и отчаянье…»
Мне снился сон… Безвестность и отчаянье,
И серый пепел радужных надежд…
Сорвался стон… И в стоне том отчаянно
Звала тебя, хотя тебя и нет.
Звала тебя… И голос твой неведомый
Ко мне пришёл из сущей темноты
И обещал, что станешь ты ответами
На все вопросы… Ты, лишь только ты.
Ты говорил, и звонкие жемчужины
Твоих надежд, невидимы сперва,
Вдруг стали мной, и тонким дивным кружевом
Легли на пепел чистые слова.
И всё опять! И сызнова, и заново,
И новый сон в рассветной тишине,
И голос твой – над рваным сердцем занавес,
Всей жизни смысл, хотя тебя и нет.
«Меня пугают цветы на снегу…»
Меня пугают цветы на снегу
И тишина опустевшего дома,
Где никого уже больше не ждут,
Где только память опять в горле комом.
Читать дальше