Бут Чен Кот - Последний патрон. Стихопредставление

И в голос взвыл: «Спасибо, мама,

За то, что сына родила!»

И вышел он не в подворотню —

Летел по улице большой,

Ведь был он милостью Господней

Прощён за путь греховный свой.

А там, куда святым дорога,

Цепочку дивных перемен

Просили ангелы у Бога

За покаяние взамен.

Да и надо ль думать, будет ли нынче лето?

Если с нами Бог, который всегда Любовь.

От Его даров фонтаны тепла и света,

Всем, кто хочет, даст Он тело своё и кровь.

Я вцепилась крепко в краешек белой тоги,

Я иду за Ним, и мне всё равно, куда.

Нелегки порой бывают Его дороги,

Отстаю, теряюсь, бывает, я – не беда.

Ведь потом вприпрыжку, лишь бы догнать и снова,

Ухватившись крепко, сложный продолжить путь.

Он, смеясь, мне скажет: «К подвигам-то готова?»

Я, смущаясь, робко отвечу ему: «Чуть-чуть…»

С непобедимым врагом встречаться

Я не боюсь, девиз имеется:

«Если я с Богом, чего бояться,

Если же без – на что надеяться?»

Могут враги пугать пытаться,

Вспыхнет в мозгу, лишь страх заселится:

«Если я с Богом, чего бояться,

Если же без – на что надеяться?»

Духом ослабну, может статься,

Искоркой малой душа согреется:

«Если я с Богом, чего бояться,

Если же без – на что надеяться?»

С жизнью придёт пора прощаться,

Мысли одной хочу довериться:

«Если я с Богом, чего бояться,

Если же без – на что надеяться…»

Подлатай меня, Господи, нитью живой штопай,

Подружилась опять с головою душа чтобы.

А на сердце моём Ты надежду крестом вышей,

Посели меня в доме большом, только без крыши.

Видеть днём я и ночью хочу без границ небо,

И ту самую яркую звёздочку снять мне бы,

Да на грудь приколоть, чтоб с дороги мне не сбиться,

По ночным пустырям буду зоркой лететь птицей.

Да и стены-то в доме моём – элемент лишний,

Вместо стен и углов пусть повсюду цветут вишни.

Будут травы душистые мягким ковром сочным,

И без крыши и стен будет самым мой дом прочным.

Не взломают его, и стекло не побьют в окнах,

Пусть я буду под солнцем сгорать, под дождем

мокнуть,

Сделай так, как вначале однажды уже было,

Чтоб вокруг никого – только я лишь и мой милый.

В нашем райском саду обещаю тебя слушать,

Я же знаю уже, как нам свойственно всё рушить.

И ещё попрошу: не сажай нам того древа,

Чтобы не было выбора – вправо ли нам, влево…

Не хочу я свободы твоей, пусть рабой буду.

Как Ты скажешь мне Господи, так буду жить всюду.

Нам не надо соблазна, возьми же у нас волю,

Но оставь нас в раю, где нет зла и где нет боли.

Так молилась однажды я Богу во сне, плача,

Улыбнулся он хитро и что-то шептать начал.

Я проснулась – четыре стены, потолок, окна,

А за окнами город мой серый больной мокнет.

И пошла я не в храм, хоть воскресной пора службы,

Потому что опять мне куда-то сильней нужно.

На балконе косынка, в которой молюсь, сохнет.

А звонарь мне в укор: «Твоя вера без дел сдохнет!»

Так, соблазн за соблазном, мой день словно бой смертный.

Между злом и добром выбор мой не всегда верный.

Так зачем же ты, Господи, дал мне мою волю,

Чтобы я ошибалась и плакала от боли?

Мне с иконы на стенке глаза вдруг ответ дали:

«Ты же знаешь сама, что не зря меня распяли».

И добавил Господь мне последнею в стих строчкой:

«Ты не мучай себя, просто делай как Я, дочка».

Носишь крест и пятницу встречаешь

Вискарём и возгласами «Йес!»

В этот день Христа распяли, знаешь?

Ты же всякий раз, смеясь, вонзаешь

Копиё в Источниче Чудес.

А потом уныло, безнадёжно

Тлеет жизнь без веры в чудеса.

И когда становится тревожно,

Почитатель пятницы безбожной,

Ты с мольбою смотришь в небеса.

Что забыл ты в небе, заплутавший?

Ищешь там спасения себе…

В холоде сердец людских застрявший,

Истину во лжи всегда искавший,

Просишь просветления в судьбе.

Бог в душе? И ты всерьез считаешь,

Что слугой быть можно двух господ?

Сам того не зная, выбираешь,

То, с чем неизменно пропадаешь,

Покрываясь ржой из года в год.

Умирая в пятницу, наверно,

В день, когда ликует пьяный мир,

Ты уже захочешь стать примерным,

Стать Творцу захочешь другом верным,

Но не все пойдут на званый пир…

Когда-то храм мне был так непонятен,

И всё в нем пахло старенькой бабулей.

И иерея говор был невнятен,