Золотая Рыбка, ты всё понимаешь,
Золотая Рыбка, ты нам помоги!
Ты везде бываешь, всё на свете знаешь,
Ты от бед, болезней нас убереги!
Ни дворцов, ни царства даром нам не надо,
Ни столов накрытых, злата, серебра.
Просто в доме нашем пусть горит лампада,
Просто пусть уютно будет до утра.
Есть одна загвоздка, есть одно несчастье,
Есть у нас корыто, трещина есть в нём.
Помоги нам, Рыбка! Прояви участье,
Почини корыто – то-то заживём!
Птица
Разбежался, и вмиг улетел самолет…
Не помогут теперь никакие врачи.
Птицей пойманной бьётся сердце моё,
Хочет вырваться, крыльями бьёт и стучит.
Нет причин мне держать эту птицу в себе!
Я тебя выпускаю – лети в облака!
Облети вокруг света, спланируй с небес
И любимую лёгкой волной обласкай.
Мягко-мягко за плечи её обними,
Отведи её прядь золотистых волос
И тихонько – «люблю!» – ей на ушко шепни,
Чтобы ей безмятежно и крепко спалось.
А теперь можешь просто рассыпаться в прах,
Вдоль тропинки её прорасти в разноцвет,
Аромат разливая в эдемских садах,
Сыпь слезою росу, встречая рассвет.
Кура и соловей
Сказала как-то кура соловью:
«Какой ты кум, однако, бестолковый!
Я три яйца в неделю выдаю!
Хозяйка завтрак может приготовить.
А для чего ты в клетке тут свистишь?
Что ты полезное даешь хозяйке?
Лентяй, прожорлив, наглый и бесстыж!
Да, ты не отрабатываешь пайку!»
И соловей тотчас же впал в тоску,
И не слыхать его весёлой трели.
И спрятал под крыло свою башку.
…А вечером ту куру съели.
Маленький, серый вредитель полей. Крылья – виртуальные. Живу везде, где нравится. Царь мышиного Тридесятого царства. Временно моя нора в Воронежской области.
Причал, папка, мамка и Домбай
Она казалась мне крепкой,
Хоть с виду была и шаткой.
За веслами в старой кепке
Сидел молодой мой папка.
В поплиновом сарафане
Уткнувшись в букет ромашек,
На банке сидела мамка,
И было нам всем не страшно.
В кульке я держал конфеты,
И лопал стакан пломбира,
Наверное, это лето
Собой обняло полмира.
Веслом оттолкнувшись лихо
От старенького причала,
Мы плыли по речке тихой,
И где-то струна бренчала.
До нас доносилась песня,
Как лыжи стоят у печки.
И были мне интересны
Неведомые словечки…
И лишь через четверть века,
Увидев Домбая шапку,
Я вспомнил причал и реку,
А в лодке себя и папку.
***
Завал в работе, оглянусь окрест —
Как мне не впасть в уныние, не знаю.
В одно из зазеркальных королевств
Поеду на грохочущем трамвае.
И превратится деловой портфель
В шкатулку, где танцует балерина
Я за щекой катаю карамель
И пахнет новогодним мандарином.
Мне снова шесть, и школа – через век,
А институт… А разве есть такое?
Я совершу невиданный побег…
Но двери в зазеркалье не откроют.
Меня гнетет мой ипотечный быт,
Старик отец, что шаркает по кухне,
Начальник-патриот, антисемит,
И дочери нежданная краснуха.
Когда трамвай зайдёт за поворот,
Расхлябанные створки звякнут тихо.
Он от меня увозит новый год,
Шалтая, Бармаглота и шутиху.
***
Сначала семя, стебель и бутон.
Цветок нежнейший следует потом,
И червячок, что лезет внутрь него
И селится, чтоб плода грызть чело.
Затем и плод, румян и крутобок,
На веточку его подвесил бог,
Чтоб сорвала невинная рука,
И согрешила вдруг…
Ну, а пока…
Сначала семя, стебель и бутон
Глаша БиБиСи
А мне не страшно, уже не страшно.
Сгорела каша, сбежали пенки,
Лишь под окошком соседка Глаша
Стоит упрямо, держась за стенку.
А ей всё надо, всё интересно:
Кого ругают, кого пытают.
А вдруг случится тут «тили-тесто»?
Скажите честно, и без утаек!
Да что тут сделать? Помои вылить?
Кричать в окошко: «Вали, зараза!»?
Нет. Лучше стопку с бабулькой выпить,
Да без закуски, вторую сразу.
Ведь если думать – то станет тошно,
А если вспомнить – то станет страшно.
Когда-то раньше нам было можно,
Когда-то раньше нам было важно…
Теперь, бабуля, я сплю тихонько.
Ты можешь слушать, да всё без толку.
Хоть стань в галошах на подоконник,
Я одинокий и вою волком.
Читать дальше