Елена Крюкова: Небо

Так лицо окунет в передсмертный костер,
И глотнет, и сожжет себе грудь,
Но споет миру песнь про Ночной ваш Дозор,
Про замученный, страдный ваш путь.
Щеки мокрые трите! И шапки – об лед!
В трубки пальцами бейте табак…
Жизнь течет, как из крынки на холоде – мед,
Засыхает, как рыба-чебак…

И когда вся дотла облетит чешуя,
Обнажится соленый скелет —
Воскричу: это вся драгоценность моя —
Четки снега, узорочье лет!

Лишь однажды в сем теле до смерти живем.
А наступит означенный срок —
По морозной стерне в белизну побредем,
Зимородок забьется у ног,
Запоет красных веток ракитовый хор
Во распадках, на волчьем юру —
И Всезрячее Око, Господень Дозор
Хворост рук подожжет на ветру!

Ты, дозор, стереги мою душу и плоть.
Ты шатром надо лбом восставай.
Сохрани ты любовь, что послал мне Господь,
Мужнин лик, что светлее, чем Рай.

И тогда вам, дозорщики, славу спою,
Вам Осанну в лицо прокричу! —
За избитую, гнутую радость мою,
Где босыми ступнями в сугробе стою,
За распятье, что впору плечу!

Вспомню всех: и царя в горностае до пят,
И обходчика в маслах машин, —
И тебя, мой последний, безногий солдат,
Дуб, что во поле плачет, один.

Да не стоит никто в целом свете из вас,
Богатырский, геройский отряд,
Тех единственных, жарко сверкающих глаз,
Что в ночи надо мною горят.

С ними я проживу, с ними я и умру.
И расколется небо, как лед,
Когда сердце мое, задрожав на ветру,
К тем созвездиям в полночь уйдет.

Надень шлем золотой. Тебя в нем напишу.
Всю выдавлю рудую краску
На небосвод ночной холста. Гляжу. И не дышу —
Тебя читаю зимней сказкой.
Все детство гиблое. Товарняки дворов.
Крушенья первобытных весен.
Все елки нищие: над призраком даров —
Кресты колючих веток-весел.
Морозы дивные – страшнее батога,
Крапивы круче иглы снега! —
Дух материнского, святого пирога,
Печь, как горящая телега,
Плывет под брюхами тюленьих грозных туч,
В пергаментах ледовых свитков,
И лишь один закатный ржавый луч —
Твоей судьбы живая нитка…

Все это вижу я, как если бы со мной
То приключилось в мире дольнем…
Так вот каков удел сей – быть женой:
Светло, пронзительно и больно.
Я в страсти живописной не сильна.
Но людям я тебя оставлю —
Я кисть, и холст, и краска, и война,
Слезы твоей скупая капля…
Гляди же, мир! Гляди – во весь свой рост
Перед тобой – мой муж сужденный.
Крут камень лба, и ветер – вперехлест
Очей, морозами сожженных,
И руки, что замесят на холстах
Всю сладость жизни, боль и силу…
Доколе я не превратилась в прах —
Тебя рисую: до могилы!
Тебя, родной: с палитрой, с топором,
С удилищем на зимней ловле,
В твоем крещении – в рубахе и с крестом,
И со свечой близ изголовья,
В иных объятиях, о коих – только Бог
Да лишь душа мужская знает:
Воск тайный рук… полынный ветер ног… —
Все на костре времен сгорает! —
В пургу, под колокольцем, на санях,
В вагонах, вымазанных беженским мазутом, —
Везде, всегда! – покуда твердь в огнях —
Запечатлею до минуты
Всю жизнь твою: и ту, что до меня,
И нашу, общую, слит у ю…
Морщины беглые, и седину огня,
Что, будто флаг, склонясь, целую,
Колени преклоня!..
…и за бугром
Слепого Времени, что нас под корень скосит,
Рисую Старика во Шлеме Золотом,
В лодчонке, кою в лед и ночь уносит.

…и будет сон, как бы набат,
греметь и бить во лбу застылом:
Уехал – сколь веков назад?!
Так ждут восставших из могилы.

Комок песцовых простыней.
Нища, вся выбелена, келья.
Соль ожиданья, ты страшней
вина минутного веселья.

Часы костяшками гремят
сухими. Масло лампы каплет
Прогоркло. Нет пути назад.
И это Время в бездну канет.

И это Время изжует
железной челюстью дикарской —
Мой жаркий лик, и мой народ,
и города в нарядах царских,

И жемчуг окон во смоле
дымов и смогов залетейских,
И фонарей – по всей земле —
в руках обходчицких, путейских,

И варежки дитячьи, и
колец бесценные печатки…
И, вот! – не пощадит любви,
сметет навек и без оглядки!

Так жду чего в ночи, где жгут
мне лоб – росстанные узоры
Стекла: о, выстывший салют —
мороза бакены и створы!.. —