Валентин Сорокин - Ты моя

Что же сделали с нами и с вами:
Только
кладбище —
мукам конец?
Мы клялись, но святыми словами,
А они – разрядили свинец!..

Месяц канет в просторе белесом,
Вечной бездны оборванный лист,
И обрушится низко над лесом
Заплутавшего дьявола свист.

И шагнул я в те пределы,
Где упали небеса,
Где в снегах лебяжье-белых —
Чёрные твои глаза.

Где в сумятице минутной,
Золотисто-горяча,
Ты надежно и уютно
Держишь пламя, как свеча.

Прикоснусь – и заискрится
Хвоя чёрная ресниц,
Прикоснусь – и загорится
Страсть, без меры и границ.

Не холмы, а храмы, храмы,
Беломраморный трезвон,
И домов окрестных рамы
Вскрикнули со всех сторон.

Белое и голубое,
Звёзд шуршащая тайга,
Унесёт меня с тобою
К морю синему пурга.

Ну зачем спешишь ты в край безвестный,
Разве мал тебе мой пьедестал?
Я хочу, чтобы состав железный
Тормозами заскрипел и встал.

Ты моя шальная недотрога,
Неужель я целовать горазд
До тех пор, пока тебя дорога
В чьи-то руки вдруг не передаст?

Веющий уральскими степями,
Белый снег летит из дальних стран,
И звенит чугунными цепями
Твой вагон, как царский арестант.

Никуда вовек я не поеду
Даже если кликнут соловьи:
Признаю одну из всех победу —
Стоны лебединые твои!

Ни в лугах мелькнувших, ни в берёзках
Мига осчастливленного нет.
И на всех путях и перекрёстках
До зари я выключаю свет.

Когда серебрится луна
Над спящими в поле холмами,
Мне кажется, это страна
Вокруг прирастает домами.

Но стоит суровей взглянуть —
Пустыня, аж сердце в испуге.
Мы сами расчистили путь
Бессчетными войнами вьюге.

Какой ураган разгромил
Наследные избы и хаты?
Не встанут из братских могил
И нас не прикроют солдаты.

Так выпей же громче, поэт,
Тебе не прорваться к покою,
Опять из расстрелянных лет
Кричат журавли над рекою.

Вселенная слышит Христа,
Страдания длятся и длятся,
И ты ведь не можешь с креста
За птицами следом подняться.

Окончились пленом бои,
А взлёты – потерей орбиты.
И русские крылья твои
Гвоздями измены прибиты.

Такая светлая вначале,
Как будто лишь для нас двоих,
Течет река, темней печали,
Черней широких глаз твоих.

Пока звенят в ней ливни мая,
Течет она через леса,
Холмы степные обнимая
И зарываясь в небеса.

Листва проносится к затону,
И круто в золотой пыли
Над ней снижаются и стонут
Замедленные журавли.

Нам далеко еще до ночи,
Звездолюбивая река,
Твои мерцающие очи
Мне распахнули путь в века.

С упорностью седого скифа,
Идя один, плывя один,
Я мыслью доставал до мифа,
А сердцем – до твоих глубин.

Камыш уснет в закрайках длинных,
И на песчаном серебре
Про тайну стонов журавлиных
Метель расскажет на заре.

В тебе, покорной и земной,
Есть тайна и уют,
Побудь, побудь ещё со мной,
Пока снега поют.

К тебе замыслил я побег,
И здесь, в краю степном,
Я сам седой, как этот снег,
Шумящий за окном.

Ты – добрый миг, ты – свет иной,
И я прошу опять:
Побудь ещё, побудь со мной,
Меня хотят распять.

Со всех сторон спешат враги
Простой судьбы моей,
Побудь со мной и помоги
Мне мудростью своей.

А смерти нам не миновать,
Но не про гибель речь, —
Тебя пришел я целовать,
А Родину беречь.

Глаза твои, глаза её
И колокольный звон,
Всё это – вечное, моё,
Протяжное, как стон!

А тебе я верю, очень верю,
Да и ты со мной не пропадёшь, —
Осторожно к опытному зверю
Ты по снегу белому идёшь.

В редколесье тропы не петляют,
Держатся наезженных дорог,
Браконьеры даже не стреляют,
Столько пуль всадили – превозмог.

Без позору чуду не являться,
В праздном дыме не седеет прядь,
Доброте привык я удивляться,
Ненависть страданьем усмирять.