И, наконец, за обожженье – обожженье,
А за ушиб – ушиб.
При этом лучше д о смерти,
Чтобы истца ответчик, погорячившись, не ушиб.
У Моисея масса указаний
Касательно святого обрезанья.
Но о лишении срамного уда, также ятр,
Скрижали Моисеевы молчат.
(Провидец не предвидел данный случай.)
Но мы, юристы, формалистикою мучась,
По аналогии укажем без ошибки,
Какой из членов Якова приговорить должн о
К отъёму бритвою иль твердым чем к отшибке…
(Люцифер грозно возвышает голос.)
Во избежанье горшиих утрат,
Мы требуем усекновенья ятр
С последующим удаленьем третьего яйца,
Того, что на плечах у молодца!
Чтоб не плодил сомнительных идей
Рациональный прохиндей…
(Плотоядно улыбается.)
Пока ещё не до конца расформирован ад
Демократическим владыкой,
Сумеем мы блудливого кота
В его дерьмо по старым правилам натыкать.
К приёму гостя дорогого готово всё:
Топор, и плаха, и настил дощатый.
Чтоб он не оболтал охрану,
Я лично казни наглеца предам нещадной!
Пигмей зарвался в роли властелина.
Тем, что молчат, они кричат, несчастные русины:
(Люцифер молитвенно поднимает руки к потолку.)
«Доколе!!! Quo usque tandem abutere, Catilina?!»
(Люцифер делает последнюю паузу.)
Господь еси…
Высокий Суд, dixi!
РЕЧЬ МАТЕРИ ИСИДЫ
ИСИДА (выйдя к трибуне, всматривается в свои записи,
поправляет на груди белоснежный шарф).
Тьму лжи и мглу клевет
Свет истины да одолеет!
Перед Судом – рационал…
На этом держится весь иск.
Но сколько ни трости о сладости молва,
Во рту у вас не явится халва!
Что понимает под рациональностью Учение?
(Кланяется Боди-Богу.)
Природы-матери вольготное течение,
Благое Божье поучение,
Оправленный в законы разум –
И всё это не вразнобой, не вразнотык, но разом!
Что двигало злосчастным подсудимым,
На чём он сам в Суде настаивал?
Побудки первобытной стаи.
(Исида смотрит на Иакова с жалостью.)
Где европейская вазэктомия?
Где резаки, прошедшие ординатуру?
Нет ничего и никого.
Мы видим банду пьяных маргиналов,
Секатором орудующих сдуру!
Мой подзащитный знает
Ряд примитивных опций,
Известных пресмыкающимся гадам:
Боязнь врага животная,
Без меры насыщение,
Блаженство копуляции за бабки ночью в сауне
И утренняя дефекации отрада.
Отметим, что опорожняется пострел
В том самом месте, где он только что поел.
Классический вегетатив!
Его особая черта – ни с чем несоразмерный аппетит.
И не случайно медики Российского Минфина
Категорически ему не разрешают
Перед обедом пить аперитив.
Даже такие лёгкие коктейли с фруктовою навёрткой,
Как «камикадзе» и «отвёртка».
Клиент страдает булимией,
И это – не обман, не шельмовство –
Неукротимое,
Мучительное,
Свинское обжорство.
И чтобы как-то продержаться до обеда,
Он в ресторане молится и ропщет,
И даже похищает пищу у соседа.
А поданный больному супчик на овощном пюре
С чесночными ржаными гренками
Он просто лакшит через край тарелки
И в ожидании второго рычит и гавкает,
О чём есть в деле справка психиатра.
Мы просим Суд учесть
Означенное обожратство,
Как обстоятельство, смягчающее
Произведённые клиентом гадства.
Его диета по объёму гениальна,
Но явно не рациональна:
Сожрать заначку нефтяную в ближайшие года,
А дальше – не расти трава…
(Исида пересматривает записи.)
Как бы Суду бросая кость,
Иаков говорил о соблюдении приличий,
Божественных обрядов и обычаев.
Но именно на бога он набычился.
От веры доверитель наш давно отпал,
Что, собственно, не диво:
Он сам, по сути дела, бог
Беспомощных вегетативов.
(Исида обводит глазами присутствующих
и продолжает с особым значением.)
Иаков на допросе поминал о десятине.
Но в деле нет прихода
На счёт Небесного чертога,
Его проплаты не дошли до Бога!
Он финансировал бальзамы, фимиамы,
Заказывал молебны на изгнанье бесов,
По храмам мощи выкупал святые,
Но всё это – из шкурных интересов.
На веры стол, пожалуй, бросим мы
Лишь несколько баранов,
Лишённых кроткой жизни на байрамах…
ИАКОВ (с дрожью в голосе).
Не в глаз, а в бровь:
Люблю горячую баранью кровь!
А переписыванье Торы?
Это вам как, мадам?
Я столько забашлил писцам!
Читать дальше