Виктор Ширали - Сопротивление (сборник)

Что же касается разной с Европой судьбы,
То бишь того,
Что аршины не метрами мерить,
То я пасую и сплю,
Но рифмую. Так ведь
С каждым столетием все тяжелее мне верить.

Что же касается
До совершенства вообще,
Что же – вот Город
И я,
Его Автор,
И зритель,
И толкователь.
Что до окна, то не знаю,
Но щель,

В коей и я – азиат,
Но одною главой
Европетель.

К тридцати
Мы становимся.
И, похерив свое мастерство,
Вытворял,
Коновальничал
Над душою,
Отчизною,
Музой.
А она надо мной
Проявляла свое естество,
Оставляя на теле
Открытые
Рваные
Розы.

Это было красиво.
– А может быть, в этом и смысл? –
Так сказала мне Соня, поднимаясь
с овчинного ложа.
– Дура, Сонька, – ответил.
Судьбу еще надо допеть.
А о смерти потом –
После смерти,
Постскриптум,
Постфактум,
Попозже.

Вот сегодня хороним.
А вчера еще видел живьем.
Пьян был и агрессивен.
На лице алкогольная печень.
– Пей, скотина! – кричал.
Я в тот вечер и вправду не пил,
Оттого и печалился,
Нетрудно предчувствуя участь
общую нашу.

Потому-то мы здесь собрались.
День-то майский каков!
Свежей зеленью мажут березки.
А когда хоронили старуху Гнедич,
Ноябрь залазил в рукав.
Стыли мы на ветру,
Серебряной флейты отростки.

Что же был Нестеровский?
Пиита отвратный на вид.
Мы его не любили.
Чего теперь плакать, попятно?
Только смерть всех выводит
в Соборность,
И каждый свое в Нем поет.
И на ликах уже не заметны циррозные пятна.
До свиданья, Товарищ!
Мы встретимся в лучшем раю.

Друг мой Левин!
Как покинешь эту будку,
Купишь где-нибудь в Орли
Стоянку
Каравелл
Или каких других придется,
Вспомнишь ли, как о причал Смоленка бьется?

Друг мой Левин!
Говорю тебе не в шутку –
Эту проклятую кинешь на минутку,
А потом она галерой – в Лету.
Друг мой Левин,
Но другой у нас и нету.

Поясняю:
Эта родина-галера
Нам дается для труда –
Не для побега.
Повторяю:
Эта родина – занятье

Кровное
Мозолей
И проклятий.

Значит,
На сегодня так мы скажем:
Раб,
Правитель,
Пра́витель
Да каждый,
Кто ведет
И ведает кормило.
Главное, чтоб рабство не кормило.

Впрочем,
Интеграция всесильна.
Я ж умею только там,
Где больно.
Я умею
Только там,
Где светит.
А в другой меня и не повесят.

Вечо́р осень.
А сегодня вот покрыло
Снегом,
Что октябрь на землю скинул.

Вот тебе пейзажно рисованье:
Снег лежачий,
След кошачий,
Настроенье
Выпить пива,
Вставши в очередь у будки.
Что за рожи на Смоленке –
Незабудки!

Объясни попробуй там, в Париже,
«Пиво», «будка».
Примечают пусть пониже
Основного
Полагающего
Текста.
Дикси, Левин!
Пусть тебе не будет пусто!

Впрочем,
Дай еще поговорить на волю.
Вот еще пейзаж тебе рисую в долю:
Город утренний,
Чуть снежный,
Чуть заспатый,
Судя по движенью –
Чуть покатый,
Ибо катится в заводы и в конторы.
Утро, значит.

Толкотня, заторы.
Странно все по утру, как-то зыбко.
Вверх по эскалатору
Студентка
Держит поручень ладонью узкой.
Что-то треплет, чаровашка, по-французски.
Интересно, как у ней с ногами.

То-то, Левин,
Родина
нагрянет!

Мы еще будем молоды, друзья.
Мы старость пожили.
Нас младость не минует.
Страна впечатывает,
Говорю, целует.
Иначе не умеет
И нельзя.

Мы еще будем молоды, друзья.
Мы годы прожили
С насупленными лбами.
Нам надо радость набирать с годами
И проклятым
Без радости
Нельзя

Не утверждаю, что наступит год,
Когда нас славой и добром помянут.
Не утверждаю,
Но твержу:
Вперед.
Устали мы,
Стихи не перестанут.

Мы еще будем молоды, друзья…

Ну что же, все брошены в ноги тебе Гекатомбы.
Следи же мой крест, прорастающий в крест из меня.
Следи мое сердце,
Отросшее в губы и скорби.
И скорбью тебе не пеняю,
И смертью не буду пенять.
Живи, животинка.
Ты выпала мастью поэту.
Соринкою в глаз –
Век бы плакать,
Да вот не пришлось.
Да вот ни поэта, ни слез его нету.
И – пшла, продолжайся.
И – пшла,
Понеслась.
Понеслось.