Виктор Ширали - Сопротивление (сборник)

Теперь здесь братское.
Погода.
Многолюдь…

Ибо времени мало.
Времени стало в обрез.
Под полой
И под пулю.
С крестом.
Под звездою.
Иль бес
Меня водит,
Иль как водится, так и живу.
Это время наводит
Дуло и
Дулю свою.

Зачерпнуть декабря,
Захрустеть леденцом на зубах.
Тишина.
Или где-то собачий мне слышится брех.
Или Бог.
Ибо надо же слышать и слышаться в этом миру.
Ибо надо же слышать и слышаться в этом миру.
Быть собакою певчей.
Быть собакой.
Иль певчей вперехлест голосить на юру.

На юру.
На кресте
Поюродствовать,
На звезду и за суку повыть.
«Пес твой, вою, эпоха» –
Вознесенский.
Но волчьего в нас не избыть, Вознесенский.

Тишина.
Зачерпнуть декабря,
Захлебнуться,
Застыть декабрем.
Каждый год под картечью, как мухи.
Но, может, к весне оживем
И всплывем.
Это время
Подводит нам вымя,
Но дульным зрачком
Ввергнет,
Как перчатку нас вывернет,
(кажется, Вознесенский),
Ввергнет.
Щенячье и сучье зачтет, Вознесенский.

Соловья
раз спросили:
Что роза ему, соловью?
Как поэту Россия –
На шипу
(Топ и шип).

Но люблю,
Но пою.

Жизнь подобна свирели.
Свирель свирепей в унисон
В декабри и в сирени,
И в горе, и в роды,
И в стон
Этой самой эпохе.
Приложиться к тугому соску
(Жизнь, зашедшую в похоть,
Петь.)
Богородицу?
Б…?
Но сосу.

Где двадцать пять –
Там вот еще чего:
Помимо связного уже полета
Души, которая расщеплена в перо,
Где двадцать пять вокруг пера свело,
А сколь еще –
уж не твоя забота.

Где двадцать пять –
Там царскосельский бог.
Ах, как он там!
«При кликах лебединых».
Я музу пробовал
На молодой зубок!
Я разумею – пробовал свой век,
Мы вслед за ним,
А в осень – особливо.

Люблю тебя, литейная пора,
Где медь тяжелоструйная крылата.
Душа не сякнет,
Девою разбита.
И это чудо
Нами пережито
До черноты обугленной
Ствола.
Люблю тебя,
Литейная пора.

Ничего не остается,
Кроме разве ждать весны.
Где-то там она пасется,
Синеблядиком цветет.
Мальчик Боря Куприянов
Щекочет прутиком ее,
А вокруг блюют барашки
В зеленеющих полях.

Ни хрена себе зима,
Во морозы забодали.
Завелись и забалдели
От российского вина.
А с бардака и на работу
Благолепствовать,
Рабеть.
Век велеречив в блевоту.
Стерном. Стервой закусить.

Еще немножечко – и мы переживем.
Мы перемучим.
Пересможем.
Перескачем.

Еще прыжок –
и нас не взять живьем.
Им не гулять
и не наглеть удачу.
Еще два-три стиха.
Один глоток.
Свободного.
Еще один,
пожалуйста,
в отдачу.
И все.
И убежал.
И пнут ногой –
готов?
Готов!
Но вам уже не праздновать удачу.

Петушись,
кричи
и предавайся.
Выбегай в стихи и в страсти прочь
Из смысла.
Надо мной надсмейся.
Мне уже так никогда не смочь.
Братец мой юродивый,
Мне стыдно.
Я тебя прикрою от чужих.
Я пристойней, строже.
Но завидно пене на губах твоих.

А когда подохла лошадь,
Подошли хозяева,
И начали́ невнятно слушать,
Как качаю я права
И на эту лошадь,
И на
Всех других зверей и птиц.
Из-за пазухи я вынул,
Показал –
Это птенец.
Любит он сырое мясо,
Потому что он орел.
И на труп его набросил.
И царским глазом посмотрел.

А в том саду
цвела такая муть.
А в том саду
такая пьянь гнездилась.
И гроздья меднобрюхих мух
На сытые тела плодов садились.
И зной зверел
на жирном том пиру.
И я глядел,
не отвращая взора,
Не оборачиваясь, знаю
и ору,
Чтоб не подглядывали дети в щель забора.

Нет больше
и праведней
чести,
Чем право
И праведность мести:
Оленьей –
Собакам,
Собачьей –
Псарям.
Псарь – сучье отродье,
Рви глотки царям.
Тебя же, мой Боже,
Оставлю
Затем,
Что автор
Превыше
Забав и затей.

Нет,
Ненависть мне не мешает жить.
Она произрастает автономно.
Последовательно.
Тщательно.
Подробно.
Я напишу ее.
Она умеет ждать.
Ну, а пока