Владимир Кучерявкин: До Янджоу тысяча ли (сборник)

Темнеет за окном декабрьское небо.
Бредёт по лужам в драбадан автомобиль.
Трамвай трясёт по улице. И слепо
Моргает уличный фонарь.

Вот лягу на кровать и голову накрою.
Вот выйду в коридор, где блохи скалят зубы.
Где мокрые соседки бродят роем,
И бешено летают по воздуху микробы.

Пойду ль на улицу, по скользким тротуарам.
Зайду ли в магазин, где толпы пьют коньяк.
Где бросится в глаза немым террором
Ларёк с газетой, как маньяк —

Как всё прекрасно в городе, в природе!
Здесь всё горит и всё бесплодный бой.
И омут тёмный расступается в народе,
Когда в него ныряю с головой.

Кто-то хрюкнул во сне, кто-то шлёпнул стакан и разделся.
Ночь туманится, в окна насупясь, как старая кошка.
Квартира не спит: всё-то пляшут по полу блохи,
Всё скребётся за стенкой сапожник – тапки тачает.

В коридоре под лампой летучие сгрудились мыши.
Щёлкну чуть выключателем – чу, по углам заметались.
И дорогою длинной, как ночь, и мечтой полусонной
В коридоре, за стенки хватаясь, бреду к туалету.

На замызганной кухне по табуреткам расселись
полночные совы.
Не моргая, глядят, сигарету слюнявя за сигаретой.
Сяду рядом, сам закурю, песенку вспомню:
Про китайчонка пела мне тихая мама.

Встану утром и попрыгал,
Задирая пао… Но
Мимо бегают вприпрыжку
Тоже тени, как в кино.

Вот трамвай, смеясь, явился,
С визгом их к себе пустил.
Толстобрюхая машина
Рядом прёт, как крокодил.

А над городом светает,
И весёлый наш народ
Глядь – по улицам толпою
Бездуховно тоже прёт.

Он в карманы рук засунул,
Ног обул в двойной носок.
Он стоит на остановке,
Поджидает, голубок.

Вот и наш троллейбус едет,
Дверью щёлкает, герой.
Я с народом залезаю
И поехал сам собой.

А когда светает, башня
Склянку лупит, як матрос,
Ночь на улицах растает,
Закурю я папирос

И стою, как рыболовы,
Иностранца тихо жду
И небесная корова
Улыбается в саду.

Сияет небо высоко над головой.
Вороны смирные, курлыча, пролетели.
Ползёт в стену мой терпеливый гвоздь.
Ворчит, ворчит в руках моих работа —

Пускай страна моя присела на дыбы,
Подняв отчаянно железное копыто.
Пускай толпой бегут по Невскому гробы,
Махая мордою немытой.

Вот сижу на вокзале, автобуса жду.
Моет узбечка полы, режутся русские в карты.
Кассирша сидит за стеклом и похожа на какаду
Или девочку в школе за партой.

В космосе холодно. Низкая светит луна.
Воздух дрожит. Бьётся звезда в изголовье.
И вороны расселись вокруг, как шпана,
И улыбаются мне, поднимая брови.

Ночь плывёт, как дохлая акула,
За окном тяжёлым, как скала.
И луна на небе в тучке утонула,
Весело раздевшись догола.

И плывёт, окутанная тёмными клубами.
Вяло разевая пьяный рот,
Радио бормочет: кто не с нами,
Того лишаем шёлковых бород!

Утро настало уже. Наконец-то.
Серое небо не дышит, молчит.
Сгрудились сумрачно жухлые стены,
Словно за утренним чаем врачи.

Вишь, как танцует по улицам швыдко
Маршал, махая растерянной саблей.
К звёздам свою обращает улыбку
Редкую, как деревянные грабли.

И обнимая портфели подмышкой,
Густо на стройку рабочий пошёл
Снова затеять всемирную стрижку…
Брякнет ли снова поэт: «Хорошо!»?

Пропал за горкой златоглавый князь.
Куда, куда, автобус, чешешь, полный пыли?
Кругом дома, как демоны, застыли,
Зубастою улыбкой к окошку наклонясь.

Столица, хмуря красный глаз,
Бормочет мрачные на ухо мне загадки.
А то взмахнёт железной палкой
И коршуном в затылок мне вопьётся!