Владимир Кучерявкин: До Янджоу тысяча ли (сборник)

Тогда безумствую иль по вселенной плачу,
То царь, то протянул дрожащую руку.
Высокомерную урежу кукарачу —
И дальше полетел: ку-ку, кукареку!

Лежу и дышу. Телевизор в стене погибает.
Закружит потрясённую голову – снова ей окорот.
На лету пятизначные острые перья роняя,
Смотрит подолгу в глаза мой тоскливый народ.

За окошком природа. Хотя маловато для жизни, конечно.
Снег лежит. Деревца на морозе, бедняги, застыли.
Только хмельною толпою бродят дома беспечно.
Да детишки кричат и летают, хлопают крылья.

Что ж ты, болезнь? Поселилась совсем, что ль?
Ну, хватит резвиться…
То по комнате волнами ходишь, то мелькаешь
в тусклом оконце.
Ляжешь на плечи, и вижу: упрямые тёмные птицы
Бегают в пьяных глазах при полуденном солнце.

В автобусе болтается, трясётся голова.
Сосед читает мятую газету.
В стекле окна, полураздеты,
Куда-то едем, нахохлясь, как сова.

Шумит мотор, как будто полон дров.
Шумит в ушах прохладный ветер.
И расползается по перелескам вечер.
Во тьме почти не различить порхающих коров.

И на ухо нам дикий космос дышит,
Горячей приложась к щеке щекой.
И, словно сумерки стихают над рекой,
Все вместе рассыпаемся во мраке.

Китайский рабочий проходит вперёд
И мне улыбается мудро.
И я по бульварам вприпрыжку бегу,
Чуть только проклюнется утро.

Я в очередь встану за колбасой,
И скажет старушка с авоськой:
Ты прежде блокаду Чанджоу переживи,
А потом улыбайся зубами.

Бабка бегает по залу,
Люто борщ хлебают негры,
Девки долго выбирают,
Что кому чего сожрать.

За окном зима крепчает.
Люди, как живые, бродят.
Спят деревья. Пухнет небо.
Будет счас рожать.

Я приехал в этот город,
Где фонарь в лице – примета,
Что старинные вокзалы
Станут мать и дом родной.

Я хожу по переулкам,
Где не шевелятся флаги,
Где шипит чиновник ражий,
Словно хочет спать со мной.

Как звёзды протянули мне лучи,
Ясно-холодные, прямые, чтобы
Улыбкой тонкой помахать мне вслед…
Как гром далекий прогремели губы!

И я, на утлом развалясь диване,
Уснул, спокойный, слабый, вечный.
И вся страна как бы в минуту расставанья
Склонилась надо мной, смеясь беспечно.

Сидя в кресле, когда ещё голоса не остыли,
И крадётся по стеклам безумный солнечный кочет,
И прыгает водка в груди, словно в облаке пыли,
А милиция на перекрёстках беззаботное счастье
пророчит,

Я смеюся, мерзавец, и водочку пью, и тревожный коньяк.
И спина выгибается в космосе, словно комета.
И подходит и смотрит в глаза мне чужая планета,
Как родной мне российский и полумёртвый маньяк.

И, сплетя друг на друге чёрные в холоде руки,
Начинаем, во мраке порхая, такую беседу.
Так встречаемся в среду? Да, ближе к обеду.
Сколько же дней вы ещё мне оставили, суки.

Вечер сбоку притулился
И темнеет за окном.
Тишина в пустой квартире:
Кто-то спит, а кто ушёл.

Паутинка пролетает
Под облезлым потолком.
Кухня крякает за стенкой,
Краном трепетным вздыхает…

Вот мой стол, моя бумага —
Широка моя обитель.
Вдруг возникнет телевизор
И чего-то там рожает,
Шепчет, милый, мне на ухо
Разные свои приметы…

То в комок сбежались мысли,
То волной разгром поехал
По родимой мне сторонке —
Фибры бедные трепещут,
Лишь слегка глаза прикрою.

Вечереет. И рогами
Кто-то за окном маячит.
Указать ему дорогу?
Там беснуются идеи:
Только тронь за рыло – тут же
Засопит в глаза с обидой.

Всё тревожится душа-то
Будто скачет по болоту:
Ткнёшь в любое место палкой —
Пузыри бурлят по мозгу!

Глянь, паркет блистает глянцем,
Щёлкает под каблуками.
Эх, прекрасным бы, во фраке
Повернуться, прочь попёрши,
Как чужие иностранцы,
Как букашки и микробы,
Вороньё, да ёлки с зайцем,
Волки, словно я, больные…