Любовь Сушко - Соната снегопада. Лирика разных лет

Метались среди грез и снов.

Небрежно брошенные снова

в мой век, и в трепете огня,

Еще я вижу этот пламя,

заворожившее меня.

И диалог, он будет длиться,

и что ему теперь века,

Когда вдруг воскрешает лица

опять художника рука.

Я ЗНАЮ, МЫ БЫЛИ ВОЛКАМИ КОГДА-ТО

И так не хотели людьми становиться.

И вот при луне за былое расплата —

Нам волчья свобода ночами приснится.

И снова зовет меня серая стая.

Туда, в тишину заповедного леса.

Где Леший нас снова на дело сзывает.

Мы видим, мы слышим, мы знаем про это.

На темной поляне луна серебрится.

И дивные ели нависли над нами.

И странно кричат нам незримые птицы,

Которые к нам прилетят, и в тумане

Какие-то призраки будут метаться,

И песню затянет свою Берегиня.

Мы были волками, и в бешеном танце

При блеске луны мы собрались и ныне.

Какие-то тайны нам снова знакомы.

Какие – то песни похожи на вой.

Мы вольные волки, нет дела до дома,

И Леший ведет нас во мрак за собой.

И ведьмы летят, и незримые птицы

Во тьме нам расскажут о том, что бывало.

И в лунную ночь вдруг такое приснится

Нагая русалка во мгле танцевала.

Сначала звучала симфония страсти.

И пламя в душе до утра трепетало,

Потом вы остались у вальса во власти,

Сам Штраус играл вам немного устало.

И все наблюдал он, как пары кружились,

И падали странные тени на лица.

Кому-то твердил он: «И эти влюбились»

Но сколько тот вальс легкокрылый продлится.

И легкое танго внезапно сменило,

Хотелось стереть ироничность улыбки.

Она обнажалась, пылала, шутила.

А он уносился по почве по зыбкой.

И странно любовь исказилась до срока.

И дико взирали там светские львицы.

И все-таки жизнь и судьба так жестока.

Как трудно кружиться, как просто разбиться.

И странная тихая горечь романса-

Ты все до него докричаться хотела

И только наивно просила: – Останься.

А он позабыл твое гибкое тело.

Такое забыть невозможно, я знаю.

И где-то она обреченно кружится

С другими, чужие ее обнимают

И видит печальные, дикие лица.

И рухнет однажды на землю устало.

И в ливне осеннем она зарыдает.

И кто-то ей скажет: – А как танцевала!

И мальчик далекий ее не узнает.

И только в глазах золотая прохлада.

И что нам поделать – там тихая осень.

Симфония грусти, пора листопада,

Забытого вальса усталая проседь.

И в мире, где мрака уже разогнать не удастся,

И черные тени, как коршуны, всюду снуют,

Вдруг песня Бояна над этой землею раздастся.

И гусли его о красавцах волхвах запоют.

Казненные снова по княжьему люту Указу,

Из пепла восстанут для битвы, и в бой поведут.

И преданный дважды, вернулся, не дрогнул ни разу.

Силен и прекрасен, и вечно сказанья живут.

О том, как сражались за землю и яростно жили.

О том, как в тумане ночном у костра пировали,

Но серые вороны снова над нами кружили,

И яркие звезды во мгле без остатка сгорали.

А после из пепла восстанут прекрасные птицы,

Над Русью кружиться они не устанут во мгле.

И легкая тень, – в этот час она вновь воплотится,

И пряха грустит и свой взор обращает к земле.

Завяжется узел, и снова во мгле снегопада

Он в лес заповедный уходит, идет не спеша.

Умрет и воскреснет, и Русь ему – боль и награда,

И в пламени вечном его закалилась душа.

И предки взирают на блудных детей из тумана.

Когда же очнемся и суть свою снова поймем.

Но наши волхвы нас спасают опять от дурмана.

И смотрим на небо, и древние песни поем.

И в мире, где мрака уже разогнать не удастся,

И черные тени, как коршуны, всюду снуют

Вдруг песня Бояна над этой землею раздастся.

И гусли его о красавцах волхвах запоют.

У него глаза такие, что влюбиться каждый должен.

А. Ахматова

Она исчезает, во мраке она растворится,

А он не окликнет. Останутся только стихи.

Лишь маски мелькают в метели, теряются лица.

За ним, как метель, незнакомка напрасно летит.

Смеется старик, в эту бездну его увлекая,

Молчит пианист, и хрипит обреченно рояль,

И только цыганка, из вьюги немой возникая,

Танцует, над бездною, сбросив одежды, он шаль