Людмила Гильденберг: Отдушина

Вся жизнь давно охвачена стихами:
В них чувства называются словами,
Чуть мысль родится – сразу же в строку…
Нет, не успеть мне на моем веку

Сказать СВОЁ – свежо и неизбито –
Про тучи, море, странствия ветров:
В стихах все обитаемо, обжито,
И нет в них неоткрытых островов.

Рифма – бабочка легкокрылая:
Чуть мелькнула – и нет как нет.
Как легко б ее изловила я,
Если б жил бы во мне поэт!

Очень мне поймать ее хочется:
Подкрадусь, затаюсь и – хвать!..
А она, взлетев, расхохочется:
– Не догнать меня, не догнать!

Рифма – бабочка легкокрылая.
Вот опять кружит у лица…
– Наконец-то попалась, милая!..
Глядь: на пальцах – одна пыльца…

Мне б чуть-чуть приручить красавицу,
Чтобы в руки шла, как на свет…
Но не очень ей, видно, нравится
Никудышный такой поэт.

Опять играю я со словом –
Нет лучше для меня игры:
Вдруг повернётся смыслом новым,
Как мяч в руках у детворы.

Кручу я слово так и эдак,
Понять пытаясь вкус и цвет,
Оно откроет напоследок,
Быть может, не один секрет.

Мне снился ветер, серый и лохматый,
Одетый в плащ из пыли и песка,
Что от дождя был в дырах и заплатах…
Все рвался ветер, все спешил куда-то,
Как будто бы гнала его тоска.

Он в дом просился, обещал быть тише,
Вести себя прилично за столом,
Твердил, что он устал бродить по крышам,
Что собственный свой вой не может слышать…
Хотелось ветру обрести свой дом.

Никто его не слышал и не слушал:
За шумом как услышишь плач и стон?
Ничей покой тот ветер не нарушил,
Ни в чью он не сумел проникнуть душу…
И, вообще, все это был лишь сон.

Словно горы они, наши годы.
Нас к вершинам с рожденья влечёт.
Несмотря на капризы погоды,
Рвёмся вверх и, конечно, вперёд.

Словно горы они, жизни годы.
Наш удел – альпинистами быть.
В этом суть человечьей природы –
От подножья к вершине… прожить.

Выше… выше… Какие просторы!..
Мы восходим, а значит – живём…
Наши годы – они словно горы…
Все труднее, все круче подъем.

На закате в любовном экстазе сливаются солнце и море,
Проникая друг в друга, мешая все краски свои.
Ни в морской глубине, ни в безбрежном небесном просторе
Не найдётся такой же красивой, такой постоянной любви.

Погружаясь в глубины бездонного водного лона,
Отдаёт ему солнце всю страсть, жар, кипение чувств…
Забывается море в беспамятстве вздохов и стонов,
Что срываются с влажных, от солнца пылающих уст.

Все, что может быть в жизни хорошего,
Никогда не используем в срок –
Уценяем, сбываем задешево
То, чей срок этот самый истек.

Снисхожденье, терпимость, и жалость,
И желанье другого понять…
Жить, быть может, недолго осталось…
Как бы с чувствами не опоздать…

В каждой женщине, наверно, в глубине живет царевна,
Только кожа лягушачья иногда скрывает суть.
Кто читал об этом сказку, из времён далёких, древних,
Всяк мечтал себе царевну обрести когда-нибудь.

Ты стрелу свою направил напрямик за сине море.
А она ко мне попала в те далёкие года.
Стали мужем и женою после этого мы вскоре…
Но лягушкой – не царевной – я осталась навсегда.

Пусть не сказкой жизнь сложилась – на неё я не в обиде,
Ведь из затхлого болота та стрела меня спасла.
Ну, а я сама осталась той, какой меня увидел…
Видно, кожа лягушачья слишком крепко приросла…

Уходят из дома дети –
Обычно, буднично, просто.
Не сразу можно заметить,
Что все им здесь – не по росту,

Что выросли, возмужали,
Что ждёт их своя дорога…
Вот так и нас провожали,
Скрывая боль и тревогу.

Не будем на них в обиде.
Печаль поглубже запрячем…
Но как нам важно увидеть,
Что ЧТО-ТО для них мы значим!

Наперекор всем доводам рассудка,
Не ведая, бедняжка, что творит,
Летать, как голубь, возмечтала утка…