Рахель - Стихи. в переводах Мири Яниковой

Вот уже появилась меж гряд и борозд на пути
та, что включает кран,
каждый жаждущий стебель получит жизнь и сможет расти,
эта влага очень щедра.
Может, зло, что мне причинили, Богу простить
и начать все снова с утра?

Мы отправились в путь,
был веселым вначале поход.
Мы отправились в путь,
чтобы встретить Царицы приход.

Но один за другим
проходили над нами года,
и один за другим
отставали друзья навсегда.

Ты ведь тоже уйдешь,
заплутавши средь этих путей.
Ты ведь тоже уйдешь, —
я останусь одна в пустоте.

И обманет родник —
в нем воды не окажется вдруг.
И обманет родник —
и тогда я от жажды умру.

Как его – ее глазки серы,
и глубок, печален их взгляд,
и в кудрях, золотых без меры,
проступает карминный ряд.

Как отец, и эта подарит
наслажденье, отдых, покой,
и как он, сможет ранить, ударить
своей маленькою рукой.

В глубине ее глаз наитье
и какой-то скрытый намек,
тот секрет, что прочною нитью
от отцов до внуков пролег.

Ничего не прошу. Мне и малого может хватить:
из сияния летнего – осенью будет отрадным
солнца луч на пути.

Я спешащую жизнь предо мной осмотрю постепенно.
Так спокойно. И всякая радость, нежданная радость —
будь же благословенна.

Посмотрю на спешащую жизнь краем глаза и издалека.
Проходящим – привет! Захочу ль себе что-то забрать я?
Отдавать, отдавать, все не хватит никак?

Подчинись, заглуши в себе сердца глас,
подчинись приговору и в этот раз.
Не борись. Подчинись.

Там, на севере, снег покрывает поля,
а под ними весны ожидает земля —
В тишине. В глубине.

Подчинись, заглуши в себе сердца глас,
уподобься траве, что под снегом спаслась.
Видит сны. Ждет весны.

Лучше память горькую выгнать прочь
и свободу себе вернуть,
отгоревших искр не ловить сквозь ночь,
к подаянью рук не тянуть.

Превратить во Вселенную душу свою,
и пребудет в ней кто-то один,
и опять обновить неразрывный союз
с небесами, с цветеньем долин.

Вперить глаза в кричащий ночи зрак
и руки протянуть к чему-то в пустоте,
настроить чуткий слух на шорох в темноте
и чуда ждать, надеяться на знак…

Сто раз поверить, сотни раз вести борьбу
с той тайной верой в воздаянья близкий дар,
тонуть в забвенье и опять всплывать всегда,
и проклинать судьбу, и принимать судьбу.

Уйти в укрытье, в прошлое свое,
изведать чистоту, изведать милость в нем,
рыдать, покуда ночь не обернется днем,
и опьяняться болью, сладостью ее.

Полночный вестник был в гостях,
у изголовья встал.
Нет плоти на его костях,
в глазницах – пустота.

И я узнала, что – пора,
и ветхий мост сожжен,
что между Завтра и Вчера
держала длань времен.

Он угрожал, гремела весть
сквозь смех, бросавший в дрожь:
«Последней будет эта песнь,
что ты сейчас поешь!»

В большом одиночестве, раненном и живом,
буду часами лежать и тихо грустить.
Судьба в винограднике моем не оставила ничего,
но смирилось сердце, простив.
И если эти дни – последние дни, увы,
я буду молчать,
чтоб с этих дружественных небес не ушло синевы,
ни одного луча.

И вот последний отголосок эха стих,
от всех сокровищ не осталось ни следа,
и обнищало сразу сердце, и грустит
в оковах льда.

Как жить тому, кто забывает о былом,
как превозмочь ему перед грядущим страх?
Его не скроет больше память под крылом,
рассеяв мрак…

Я здесь не сеяла, плуг не влачила,
и не молилась я о дожде,
только – смотрите, что получилось,
что за колосья налились везде!

Может быть, это – с того урожая,
счастья остатки с пустынной земли?
Те, что я в бедности прежде сажала, —
тайно пробились и тайно взошли?