Владимир Кривоносов - А я насмешек не боюсь

Было времечко когда, солнце было жарче,
и луна была круглей и красней заря…
Но, нет в памяти моей панорамы ярче,
как уходит «пароход» бороздить моря!
Произвёл старпом доклад: – Мол, в поход готовы!
Визг сирены перекрыл рык от ревуна:
сходни брошены на пирс, отданы швартовы…
Значит, снова – океан! Снова – глубина!
Вроде бы давно пора нам остепениться,
подвести итог годам, прожитым не зря!
Только с памятью как быть, коль ночами снится,
как уходит «пароход» бороздить моря!
Просыпаюсь от того, что увидел снова
и с улыбкой не могу отойти от сна:
сходни брошены на пирс, отданы швартовы…
Значит, снова – океан! Снова – глубина!

Опять… Опять – холодный пот!
И дрожью так колотит тело:
точно станковый пулемёт
в руках молотит оголтело.
Сквозь сон – уже не стон, а хрип…
В глазах – от трассеров гирлянды…
Когда: – Да лучше б я погиб!
уже не просьба, а команда.
В виски дубасит ледоруб…
И в пересохшем рту так гадко…
Но ты, касаньем лёгким губ
с меня снимаешь лихорадку:
« – Ну, что ты милый, это – сны…» —
и обовьёшь меня руками…
Чем тише отзвуки войны,
тем громче прóклятая память!

Субботний вечер… «Пятачок»…
Танцуют пары под гармошку.
Слегка поддатый мужичок
набил махоркой «козью ножку»,
девчатам хитро подмигнув,
частушку спел о тёмном лесе
и, взявши под руку жену,
пошёл домой… Уж, скоро, десять…

Аккорд последний взвился ввысь
и стих, в деревьях замирая…
Со смехом пары разбрелись
скамейки «с боем» занимая:
здесь – поцелуй, там – шепоток,
тут – поругались, но не очень…
К жене прижавшись, мужичок
вовсю храпит… Второй час ночи…

Туман курится над рекой
и тянет с берега прохладцей…
Пора б влюблённым на покой,
однако нету сил расстаться…

И мужичонка, сном объят,
глаза вдруг с ужасом откроет:
а на часах – три пятьдесят…
Рассвет… Июнь… Двадцать второе…

А небо бывает синим, как после грозы в июле,
и голубым по-детски, что можно рукой достать!
И белым оно бывает… Как там… Высоко… В ауле,
где в стоимость целой жизни минутная благодать.
А небо бывает жёлтым, когда пересохли губы,
язык во рту распухает: хотя бы каплю воды!
Бывает кроваво-красным, и «Грады» – не Божьи трубы:
ломают людские судьбы! От дружбы и до вражды!
И чёрным бывает небо, когда друга взгляд мертвящий,
уходит в горние выси, перестаёт блистать…
А небо бывает серым… Теперь, многократно чаще…
Но, как же, порой, охота, по-детски лазурь достать!
Чтоб в той синеве Светило, рассыпавшись на червонцы,
ликующе расточало нежности тёплый свет.
Но, если, душа – живая, и там Любовь, словно Солнце,
то, небо любой расцветки, имеет солнечный цвет!

Они уходили… Тонкие шеи.
Короткие чёлки. С восторгом в глазах:
– Прибудем на фронт и врага одолеем!
Где Красная армия, там – немцу швах!
А, женщины подле обочин стояли…
Сложив «ненароком» три пальца в щепоть,
крестом осеняли и всё повторяли:
– Будь милостив Боже! Храни вас Господь!

Несли на носилках, везли на машинах
безруких… безногих… с раненьем «в живот»…
Сквозь боль улыбались они: – Медицина!
Нос – выше! До свадьбы, небось, заживёт!
Медсёстры украдкою слёзы роняли,
смотря, как хирурги корёжили плоть…
А, нянечки – трижды крестом осеняли:
– Будь милостив Боже! Храни вас Господь!

И взвИлось однажды Победное Знамя!
Вернулись на шахты, в деревни, в цеха
отстраивать то, что громилось врагами.
Смеялись: – Теперь, то уж что? Пустяки… Чепуха!
хотя про себя от мучений кричали
и боль приходилось не раз побороть…
А, жёны… Что, жёны… Покорно молчали:
– Будь милостив Боже! Храни вас Господь!