Наталья Белинская - Светотень. Проза и стихи разных лет

Женщина все-таки включила лампу, и резкий электрический свет, перекрыв неопределенный дневной, как бы подчеркнул, что пора взглянуть на факты трезво.

– Но почему? Когда? – Вопросы теснились у Оли на языке, но вырвалось самое главное: – Старый козел!

– Да, немолодой, – кивнула ее подруга. – Они прожили десять лет, ему, по-моему, семьдесят стукнуло, когда он ушел. Причем к даме, которая была не просто гораздо старше моей сестры, но к такой… очень громкой, властной, скандальной, стервозной, – в общем, Танечка с точностью до наоборот. Израиль – маленькая страна. Сразу нашлись общие знакомые, которые много чего интересного о новой пассии рассказали. Кстати, с ней он совсем недолго выдержал.

Очки грозили свалиться с Олиного носика, но она уже не обращала внимания на такие мелочи.

– Так что, просто пришел и сказал: «Я ухожу?».

– Всё получилось гораздо хуже. – Тала засмотрелась в окно, в которое с нудной настойчивостью стучался мелкий, серый, скучный, но очень упорный дождь. – У Аркадича какие-то деньги были, он выделял свою долю на оплату квартиры, а остальное тратил на себя: экскурсии, поездки, отдых на море… А Тане все время приходилось работать, она ведь и детям старалась помочь, потому что они тогда как раз квартиры купили, машины, своих детей родили, а зарабатывали еще немного. Ездить с ним она не могла, но ему не препятствовала. И вот, когда Аркадич очередной раз отдыхал на море якобы «со знакомыми», его новая пассия взяла и с его мобильника Танюше позвонила. Как бы нечаянно нажала на прямой вызов, причем они в это время в постели были. У сестры слух хороший, она сначала

аллокала, потом прислушалась… Дальше можно было уже ничего не объяснять, хотя он потом перезвонил и пытался говорить, что она все неправильно поняла. Но номер не прошел, и гад заявил, что, раз уж Таня все знает, он уходит к своей престарелой страсти. Вот и пойми – почему… А ты говоришь – возраст…

И женщины, задумавшись, замолчали.

– Как ты удачно приехала! – радовалась Татьяна, привычным жестом смахивая со лба пушистые пепельные прядки. – Рош-а-шана и выходные подряд, четыре дня! Будем сидеть и разговаривать, гулять и разговаривать, в гости ездить…

– И разговаривать! – засмеялась Тала.

Первая суматоха встречи уже прошла, и теперь они сидели на балконе, на уютном двухместном диванчике, за журнальным столиком, уставленном фруктами, соками, минеральной водой, легким местным вином и разнообразными вкусностями, от рахат-лукума, покрытого инеем сахарной пудры снаружи и медово-золотистого на изломе, с вкраплениями цукатов, как мушек в янтаре, благоухающего лимоном и розами, до зефира – воздушного, невесомого и круглого, как и полагается в застолье на Рош-а-шана, еврейский новый год: чем больше круглого на столе, тем лучше. Тут же стояли и блюдечки с медом, в который, по традиции, нужно обмакивать дольки яблок, чтобы год был «хорошим и сладким». К вечеру палящий зной спал, на крыльях сумерек прилетел сентябрьский ветерок, и лучшее место для беседы соскучившихся друг по другу сестер трудно было найти.

– Кстати, о гостях, – вспомнила Татьяна. – Тут на днях Аркадич собирался явиться. На Украину ездил, какие-то подарки мне привез. Хочет отдать. Но я сказала, что буду очень занята. Надеюсь, ты не слишком горела желанием с ним повидаться?

– Вообще-то горела, – нахмурилась Тала. – У меня ведь так и не было возможности высказать ему, что я о нем думаю, а язык чешется. Хотя, вероятно, и к лучшему: я знаю, что ты бы переживала. А как у него вообще совести хватает сюда напрашиваться?

Или вернуться хочет?

– Не знаю… – Татьяна отвернулась, ища что-то на столе, а потом придвинула к сестре блюдо с виноградом и персиками, стоявшее и так на самом виду. – Не имеет значения. Он никогда этого не предложит, а если и предложит, я не соглашусь.

– Танюша, почему? – осторожно спросила Тала. – Ты ведь говорила, что он постоянно звонит, мурлычет ангельским голосом, всеми твоими делами интересуется, помощь предлагает…

Открытое круглое лицо Тани, с высокими скулами, курносым носом и изящным подбородком, стало замкнутым; резче обозначились две параллельные морщинки между широкими темными бровями.

– Я много думала о том, почему он ушел. Ты меня знаешь: я всегда ищу причину в себе. А кто ищет, тот, конечно, найдет. Ну, со мной понятно, я все равно иначе не могла. А вот одно из обстоятельств, которые имели для него большое значение, я понимаю хорошо. – И, отвечая на вопросительный взгляд сестры, продолжала: – Я тебе рассказывала: когда я его увидела впервые на улице – мы шли в одну сторону и еще не знали, что будем учиться вместе, – он был похож на потрепанного, но не сдавшегося волка-одиночку. Со временем это впечатление потускнело, он одомашнился, отъелся, стал выглядеть довольным и сытым, и у меня даже появилась мысль, что, может, то был не волк, а большая потерявшаяся собака… Но нет. Оказалось, что не собака точно. Скорее, лощеный кот, который всегда гуляет сам по себе и подстраивает окружающий мир под свои желания.