БОЖЕНА МИЦКЕВИЧ: Лепестками усыпанный вечер. Поэзия

Он обычный такой трудоголик,

славный парень, таких бы больше…

А она от стихов алкоголик,

что живет и не видит фальши.

В целом были они одиноки,

окольцованы словно птицы.

Он читал ее нежные строки,

когда снег порошил ресницы.

У него есть семья, три дочки..

У нее есть сынок хороший…

Но она ему пишет строчки,

чтобы легче жилось в пороше.

Ну, а дальше? Гадайте сами,

у него ведь плохой почерк…

Может длиться это годами,

жизнь роман, а не просто очерк!

Помнишь Новый год, свечи,

с икрой бутерброды?

Мы гостили на даче,

там были елей зеленые своды…

Снегом убраны были дома,

за окном только стыть одна.

Ты крутил мне пластинку,

я читала тогда Дюма.

Раздраженно летели звуки,

полосуя на части мир,

там гнездилась в лесу разлука,

а вино было как сапфир.

Всплески северного сияния,

словно огненные мечи,

нам готовили противостояние,

у стола у погасшей свечи.

Нам ветра в изголовье пали

и упали мечты ниц,

мы с тобой о любви мечтали,

и к безумию страсти неслись…

Утро нового года,

простудой обомкнуло мои уста.

Я чужая тебе буду —

эта истина так проста!

Ты отныне чужой будешь —

это как неприятный сон,

и надрывно стучащий бубен у виска

бьет слегка приглушен.

Новый год, с икрой бутерброды,

время новый рисует круг,

Мы с тобою чужими будем,

мой любимый и лучший, друг!

Хотела писать тебе письмо, но окончились чернила.

Подвел меня золотой Паркер.

Золото и сирень я в тот день не винила,

взяла в руки красный маркер.

Вычеркнула красным твои все плюсы,

черным маркером вывела твои минусы,

От черного бумага вздулась как от флюса,

и от страсти к бездне всё сдвинулось.

Забросив этот фрейдистский метод,

я стучать по своему Ремингтону стала.

Получалось у меня вначале светом

ты выходил… а потом я устала

сочинять для тебя оправдания.

Стала думать о наказании и пошел в ход Макинтош,

всё же Джобс был хорош, подарил миру игрушку…

Потом грызла молча ватрушку,

и крошила её голубям..

А катился бы ты к чертям!

Надоело!

Не тороплюсь. Пью кофе.

Надо бы пить коньяк.

Опять началась охота.

Ты – ведущий, охотник-маньяк.

Я, слетая с катушек слепых поворотов,

убегаю в даль.

Мне бы сбавить немного своих оборотов.

Не могу! А жаль…

В обороте моих приворотных снов

много ванили,

ты ловишь чутко аромат,

что с тобой любили.

Ты, мой милый стрелок,

метишь в сердце ловко,

жаль в руках у Амура сейчас не лук,

винтовка.

Бах! Попал! Разорвалось сердце

мелким зноем ночи,

летним бризом морской

волны вечной.

Хорошо, я исполню охотник всё,

что ты хочешь,

если хватит на это жизни

моей человечьей.

Падает белый снег, раздирая душу на части.

Боже, какой сейчас век? Боже, бывает счастье?

Горький разрыв губ, руки в изломах страсти,

ты мил безумно, друг! Принц мой, червовой масти.

Белое полотно мир растянул на рейки,

смотрится как в кино наш поцелуй на скамейке.

Парк засыпает снег из темно-серой тучи,

дома, наверно, кот серый печально мяучит…

Глупые мысли, бред… Падает снег как годы,

и обрывает смех, и расширяет своды.

Всё потеряло смысл, если бывают смыслы,

только глаза мои вверх, только слёзы повисли…

Боже, какой сейчас век? Боже бывает счастье?

И от чего любовь кружит мне как ненастье…

Люди приходят оставить свой след,

светлый иль темный след в наших душах.

Но те люди, которых уже нет,

К нам летят по утру ветерком на сушу.

Если песню свою не допел поэт,

Если жизнь перевёл во вселенский приют.

К нам с рассветом его приходит свет,

потому что он знает – здесь его ждут!

И когда мы читаем строки стихов,

разгоняя мрак стихотворным светом,

Помните на вас смотрят из всех веков,

глаза рано ушедших из жизни поэтов!

Моря соленые брызги, соль на губах,

в светлой лазури плавится летнее солнце.

Все неприятности пали, трещали на швах

сны, что ко мне залетели в ночное оконце…