Анна Бру - Божий храм, а над ним небосвод

С триумфом умирающей калеки
Почти с улыбкой смотришь из окна.

Таким твой профиль врезала навеки
Больницы Градской истощённая стена.

Колокола звонят наперебой,
Промчалась «Аннушка» три четверти квартала.
Вперёд, вперёд, вперёд по мостовой,
А, может, даже дальше – до Урала!

От палуб ресторана «Джалтаранг»
Рукой подать до древнего Бомбея,
Где возле вод реки священной Ганг
Растёт бамбук, сандал лелея.

Жизнь как река, течёт от мели к мели,
От омута до омута. У дна
Бурлит, свирепо пенится у ели,
Что выросла на острове одна.

Так вот и я, лохмата и смугла,
Росла как саженец, оторванный от почвы,
Цеплялась корешками, как могла,
За небо – в сандалетах без подошвы.

В середине реки каменистой полоской
Окружён валунами таинственный остров.

Словно в радуге, светятся ветви берёз,
Чаши лилий плывут в царство музы и грёз

Облака не видны в серебристых потёмках,
Серый волк наконец убаюкал ребёнка.

Месяц ясно глядит на красотку в гробу,
Звёзды падают с неба в печную трубу.

Колдуны собрались ворожить на заре,
Слёзы сосен бегут по шершавой коре.

Вурдалаку невмочь – солнце встало опять.
Бог Перун поутру повернул Землю вспять.

Вот и я – далеко, за зелёные горы,
Полечу на метле в голубые просторы

Откуда в беспризорнице-малышке
Горит идея маленького счастья?
Она когда-то родилась в манишке
С таинственным браслетом на запястье.

Но Рок её удерживал в узде.
Ведь на планете родилась она. Нигде
не миновать возмездья на Земле,
Где в ожидании она ломала руки…

Забрезжил свет голубенький.
Ну что ты стонешь, миленький?
Ты плачешь, будто маленький,
И нос твой очень красненький.

Случилось что-то мнимое,
Оно – непоправимое,
Такое неопрятное,
Безумно необъятное.

Нашёптано подружками,
Они такие ушлые.

Оно такое грязное
И челюстями лязгает.

На мне платочек беленький шифоновый,
И свет вокруг сверкающий неоновый,
Чулок поехал новенький нейлоновый,
А ты всё ждёшь меня, как околдованный.

Ты ждёшь меня у поворота левого,
С Садового кольца от снега белого,
Под небом почему-то цвета серого,
В пальто покроя старого нелепого.

Трущобы опустели здесь от холода,
Юродивые умерли от голода.
И вроде бы нет никакого повода
Бояться электрического провода.

Я в этом измерении погибла.
В другом – ещё как будто не была.
И кажется, что в сердце боль утихла.
А, может быть, я вовсе не жила?

На свете том не надо кругозора,
Не надо деньги делать и платить.
Булыжные неровные узоры,
Во сне иль наяву, мне не забыть.

Реальности размыты горизонты,
Межзвёздный ветер пахнет высотой,
Седые колорадские курорты
Растаяли на солнце подо мной.

Сойдя с подножки «Северной стрелы»,
В советской грубой «парке» на ватине,
В тумане сером сумрачной зимы,
Бутылку крепкой водки по пути
Я взять решила в винном магазине.

Мой друг, по сути уличный поэт,
Вздохнул почти пророчески и с грустью,
Взглянув на мой потрёпанный берет,
Приобретённый где-то в захолустье.

Его стихов возвышенных абсурд
Мне импонирует сегодня, как ни странно,
И на перила резко сброшенный тулуп
Открыл вдруг бурю поцелуев ураганных.

В подъезде вымершем осипшим баритоном
Читает он забытые стихи
Среди колонн, как в древнем Парфеноне,
Где пахли розами тончайшие духи.

В ночи слепые небоскрёбы
Мне шепчут в ухо – быть беде.
Бездомных тощие утробы
И их урчанье в темноте.

В моей душе растёт тревога,
Что ты исчезнешь под луной.
Куда ведёт тебя дорога?
И где твой берег, мой родной?

Как устрица в сияньи перламутра,
Я утопаю в скользком бытие.
Дела свои откладывать на утро
Не принято на нашем корабле.