Павел Козлофф - По Мясницкой по улице Кирова

Где гуртом полчища вороньи
С утра клевали требуху,
Теперь там солнечные кони
На кристаллическом снегу.

И небеса, что цвета стали,
Совсем светлы, как посмотреть.
Мы жизнь без страха принимали,
Где ужас в слове умереть?

Те годы детские советские
Среди дворовых райских кущ,
Они – как пляски удалецкие.
Дитя был весел, но тщедущ.

Его пленила математика,
Сильнее химий и историй,
От хулигана до догматика
Диапазон весьма просторен.

И до сих пор им не забыто,
С литературой не был в ссоре,
Как дедка с бабкой у корыта
Вели разборки возле моря.

Я, заворачивая за угол,
Привычно сбрасываю хвост,
Равно как все исчадья Дракулы,
Оберегают свой погост.

Цвела черемуха да выцвела,
Стоит в бутонах бузина.
Душа в накале – ждите выстрела,
Первопричина не важна.

Так корабли, поэты плаванья,
Стремятся в гавани стареть,
Чтоб оживлять воспоминания,
Когда минует время петь.

Кто вас придумал, плиты тротуарные!
Для истребления народа он был прав!
Отсюда переломы рук ударные
И в гипсе тазобедренный сустав.

Пока до «скорой» я страдал на Баррикадной,
У перехода на коварном вираже,
Народ всё падал, поднимался, снова падал
И обессилевал опять вставать уже.

Всё в жизни надоело до черта,
Но сам я делаюсь не свой,
Когда услышу звуки Моцарта,
Аллегро из Сороковой.

И мне особо дорог Лермонтов,
И мутный англичанин Байрон
За то, что были интровертами
В своей поэзии печальной.

В конце Проспекта Мира у обочины,
Где Мухиной Колхозница с рабочими,
У станции метро ВДНХа,

Мне вспомнилось, как были мы ребенками,
Все ленинцами, пионеро-звонкими,
Чья поступь в коммунизм была легка.

С тех памятных времен прошли года,
И все мы разлетелись кто куда.

Открой свои дороги, небо звездное,
Рейс более стремителен, чем рейд.
Нам редко выпадает ехать поездом,
Все чаще самолетом через gate.

Пора признать – мы птицы перелетные,
Не с тем, чтобы попасть под теплый кров,
Всегда в дороге – наша подноготная,
А что дороже этой пары слов?

Мы ехали, мы мчались через лес,
Ни версты, ни секунды не считая,
С особенным вниманием и без,
Что жизнь, такая хрупкая, крутая.

Поставь в гараж свой красный «мерседес»
И, тихо Касту Диву напевая,
Возьми бокал, налитый под обрез,
Напитанного солнцами Токая.

Под насыпью – ты помнишь те стихи?
Лежит во рву и смотрит как живая,
Прощенная уже за все грехи,
Красивая, как ты, и молодая.

А ночь когда заступит за порог
И сон уже застит твои ресницы,
Пускай тебе приснится Саша Блок,
И врубелевский Демон пусть приснится.

Святой Вертеп с волхвами у порога,
Как промысел наивной простоты,
Народный театр ко дню рожденья Бога,
Где все так вдохновенны и чисты.
А дальше – заповедная дорога
Впрямую от звезды и до воды.

Никак Москва ликует?
Виньетки в кружевах.
Как выйдешь на Тверскую —
Так тут же скажешь: «Ах!»

Заморская картина,
Чудачества извне,
Вихляют серпантином
При русской старине.

И я скажу: «Усердствуй» —
Восторгу своему.
Пусть будет праздник сердцу
В противовес уму.

Он приближается – разглядывайте краски,
Исконно русский, а не финно-англосакский,
Дедуля славный, взявший посох для острастки,
Товарищ в валенках, напяливший халат.

С девицей снежною за ручку, не в обнимку,
Довольно строго, без намека на ужимки,
Весь в оперении бравурных звуков Глинки,
Параден обликом, в общеньи простоват.