Павел Козлофф - По Мясницкой по улице Кирова

Кругом откровенное плохо,
Размаха не видится крыл,
Закат – что оскал скомороха,
И Петр и Павел со вздохом
День светлый на час сократил.

Мораль моя и ценность интеллекта
Рождаются из моего нутра.
Как четкий абрис Невского проспекта
Родился только волею Петра.

А если ты случайно недалекий,
Тебя никак в Спинозу не развить.
Белеет парус, парус одинокий,
И никаким другим не может быть.

Зачем перелетные птицы летят —
Оседлые птицы не знают.
Не можно сказать, что вернутся назад,
За далями всяко бывает.

И я в предназначенный час улечу
За Альфу иль Бету Центавра.
И в новых небесных стихах зазвучу
Со всею вселенной на равных.

О, подлежащее, влекомое сказуемым,
И в обрамлении второстепенных членов!
Я рад упиться синтаксическим безумием
И быть готовым к языковым переменам.

Хотя и вышли все мы из «Шинели» Гоголя,
Однако, видит Бог, не для того,
Чтоб стихотворными потугами убогими
До муки слез расстраивать его.

Пора сниматься, сядем на дорогу,
Здесь сумрачно и призрачны пути,
Но кое-где пустыня внемлет Богу,
Что исподволь толкает нас идти.

Сквозь тернии карабкаясь на ощупь,
Вгрызаясь аки зверь в земную твердь,
Мы движимы одним вопросом общим —
Зачем нам надо жить и умереть.

Мир рушился со скрежетом по швам,
Я вышагал бульвара утлый остров.
Как парус на маяк, легко и просто,
Я двинулся к надменно ждущей Вам.

И в сумерках, в объятьях толчеи,
Меж глыб автомобильного тороса,
Я понял вдруг, что мы обречены,
Что жизнь не знает знака переноса
Как спаса от сумы и от тюрьмы.

Ты помнишь ли, Анна, те встречи на Чистых прудах?
Безумства и радость в тех юных далеких годах.
Из горлышка пили порой на бульваре «Агдам»,
И думать не думали ехать тогда в Амстердам.

Отнюдь не голландского глаженья утром лицо,
Трещит голова, будто в ней «Нибелунга кольцо»
И думать не думали, может – гадали, скажи,
Куда заведет нас дорога с названием жизнь.

За горы нас носило, за моря,
В пустыни и заоблачные дали,
Мы крепкие настойки декабря
Глинтвейном в наши души заливали.

За то, что я живой, прости меня,
Не следует считать меня умершим.
В борьбе за каждый малый проблеск дня
Мы жизнь ещё немножечко удержим.

Сквозь мелкие прорехи бытия
Смерть выглядит одной из привилегий.
Доверчиво проста судьба моя:
От альфы через дельту до омеги.

В картинной галерее, что в Лаврушинском,
Писательского дома под стеной,
Встречают нас с досадным равнодушием
И Репин, и Поленов, и Крамской.

Но Врубеля полотна величавые —
И Демон, и сиреневый развал —
Хранят в своих мазках печать отчаянья,
Поддался наважденью – и пропал.

Само собой не перемелется,
Что рождено помимо нас.
Путем-дорогой поле стелется,
Однако тьма, хоть вырви глаз.

И, продвигаясь в жизни ощупью
Вослед рецепторам души,
Я размышляю: а не проще ли
Не размышлять, а просто жить?

Не клевещи, злодей отъявленный,
Что мы без радости живем.
Цветет черемуха и яблоня,
И светит солнце за окном.

И нам природою объявлено,
Что скоро сможем перед сном
Услышать соловья Алябьева,
Не на ютубе, а живьем.

Тебя отрадно встретить снова,
Я друга сразу узнаю.
Ты будешь мучеником слова,
Я душу чувствую твою.

А на меня надейся смело,
Не сомневаюсь – разглядел.
Я буду мучеником дела,
И мы свершим немало дел.

Но если рассуждать речисто,
Нас ждет такой апофеоз.
Мы будем оба люди свиста,
И нас чуть что – так на мороз.