Станислав Афонский - Колокольный стон

Там, где балтийские топи дремали;
Там – на опушке российской земли
Храмов крестами, дворцами, домами
Кости мужицкие ввысь проросли.

Их и не вспомнили через столетья:
Сгнили крещёные их имена.
Тёзки царей, православные дети —
Всех поглотила болот глубина.

В римскую тогу наряженный всадник
Русь попирает конём, как скалу.
Ниспровергатель, строитель, проказник,
Ставший Великим на полном скаку.

В русской души неизведанных тропах
Словно к прыжку притаилась гроза.
Вот засверкал над притихшей Европой
Артиллерийской фамилии залп.

Чёрные души и белые ночи.
Чёрная речка и алая кровь.
Чёрные очи несчастья пророчат.
Чёрные пасти аврорьих стволов.

Над пепелищем великих соблазнов
Плач отзвеневших своё бубенцов…
Смотрит задумчиво голубоглазый
Русский поэт с африканским лицом.

Не принесли самовластья обломки
Благополучия русской земле…
Над головами похмельных потомков
Чуждая тога
В российском седле.

Козьма Крючков – донского края сын.
Лихой казак. Бестрепетное сердце.
Лихое племя богатырских сил.
О нём бы песням да былинам петься.

Но подвиг канул в вечность и забыт.
А было время как по всей России
гремело эхо легендарных битв —
Крючкова слава на руках носила.

Шестнадцать ран он получил в бою
и конь его одиннадцать ранений —
за каждую сложили жизнь свою
одиннадцать врагов в одном сраженьи.

Сверкала шашка-молния, рука
секла тевтонов кованое тело.
Их было много – двадцать два врага
поднять на пики казака хотели.

Их половина ровно, полегла
от удали донецкого героя.
Казацкая сноровка помогла
с победой выйти из такого боя.

Упал на грудь Георгиевский крест,
по всей стране лубочные картинки,
где с шашкой, с пикою наперевес
Кузьма врагов крошил на половинки.

Георгиевский первый кавалер,
за храбрость императору представлен.
Вот доблестный для армии пример —
России русской богатырской славы…

Потом гражданской бойни пал пожар.
Россию братскою умыли кровью.
Её палил немыслимый кошмар…
Белогвардейским стал Кузьма героем.

И из героя сделался врагом
для власти красной и её потомков.
Он в девятнадцатом погиб за дом,
погиб за Дон, что слёзы нёс потоком.

В его потоках утекли года,
в нём утонула седина седая,
ушла на дно и память навсегда.
Крючкова до сих пор не вспоминают.

Нашёлся тот, кто плетью «Тихий Дон»
нахлёстьывая палачам в угоду,
изобразил Россию как дурдом,
Героя – трусом, пошленьким уродом.

Герой России – всё равно Герой.
Не важно белым был он или красным.
Но хочется, подумаешь порой,
чтобы была их гибель не напрасной.