Array Антология - Кружение незримых птиц

Умчался искать горизонт за розовым облаком?
Но, вспомнив, как ветхо преданье, она улыбнулась…
Река протекала поблизости, рядом, около.
Река зашумела, ускорилась, будто проснулась.

Я плыл, легко скользя, отдавшись течению,
Ни сесть на мель, ни уйти за поля страницы
Мне не грозило. Я весь погрузился в чтение.
Я был читателем книги, где камни и лица

Смешались и, став барельефами, бились о стены
До́ма, возникшего вверх по теченью для сына
Девочки смуглой. Теперь там живут только тени,
Место, где был огонь, давно остыло.

Река бежала все дальше, вперед от истока,
Я слышал, кто-то шептал незнакомой речью,
Что время лукаво – река бежит с востока,
Но мне казалось – восток бежит навстречу.

Я плыл между строк, среди букв и неясных знаков,
Писанных, как всегда, по воде вилами,
Минуя поля неизвестных цветов и злаков,
Затоптанных волей вождей с надутыми жилами.

Река текла все быстрей, миллионы в экстазе
Кидались в нее, словно свиное стадо.
Река постепенно смешалась с кровью и грязью.
Река торопилась, река текла к водопаду.

Я вынырнул лишь на мгновенье вблизи устья,
Где мост, ставший опять Благовещенским, рядом
Сфинксы, и девочка смуглая смотрит с грустью
Вослед белой голубке, пытаясь взглядом

Ее вернуть. Вернуть туда, где река
Текла ручейком прозрачным меж яблонь и вишен.
Но волею случая я пока здесь. Пока!
Ведь шум водопада все ближе и ясно слышен.

Блуждаю в паутине непонятных слов, но
Чувствую, что слово всякое условно,
Слова неясны, зыбки, беспредметны, словно
Буквы. «Напоминают мне оне, – цитирую дословно, —
Другую жизнь…», где все как будто «за» беспрекословно,
Хотя разделены имущественно и сословно.
В системе букв и слов важнейшее искусство, безусловно,
Искусство стать глухим и напрочь все забыть.
Не надо нервничать, дышите ровно,
Вопрос извечный, гáвно или гóвно,
Неразрешим, как «быть или не быть».

Деревянная лошадка
Убежала в поля.
Видно, ей пришлось несладко,
Больно терла петля

И разодрано копыто.
Натерпелась сполна.
Но теперь все позабыто —
Наконец-то она

Не качалка, не каталка,
А свободный рысак,
И ни шатко и ни валко
Скачет рысью, да как

Грациозно, как игриво
В ковыле поутру.
Шелковисто вьется грива
На весеннем ветру.

И не страшен ей нисколько
Ни пинок, ни обман,
Ни забвенье, ни помойка,
Ни холодный чулан.

И неистовый наездник,
Тяжеленный, как слон,
Безвозвратно канул в бездне
Всех прошедших времен.

Здравствуйте, доктор! Скажите, пожалуйста,
только негромко, шепните на ушко,
должен ли я, принесенный аистом,
верить чужой равнодушной кукушке?

Должен ли я, позабыв о беспечности,
верхнюю в страхе кусая конечность,
твердо решивший остаться в вечности,
думать о том, как отсрочить вечность?

Доктор, как справиться с нервными тиками?
Как не ругнуться на имя «Володя»?
И почему оглушительно тиканье
старых песочных часов на комоде?

Доктор, я знаю, вам жаль пациента.
Он вам никто, не друг, не приятель.
Он вынул все, до последнего цента.
Он расплатился. Он вам неприятен.

Вы мне сказали как-то: «Блажен
считающий дни не с конца, а с начала…
Время прощаться…» Я начал с женщин,
С первой с конца. Но она молчала,

словно меня не заметила. Матом
только подумала что-то. Похоже,
доктор, вы – патоло́гоанатом,
судя по цвету моей кожи.

Доктор, простите, вы умная женщина.
Можно ли, доктор, спросить вас про это?
Можно ли старый анамнез сжечь и на
Следующий день проснуться поэтом?

Сказан печальный диагноз на «с» без
тени сомнения в ласковом голосе.
Редкий мужчина на острове Лесбос
выучит гамму всю, от «до» до «си»,

чтобы сыграть ее вам на прощание,
доктор, под грохот полуденной пушки,
сгорбиться и, затаив дыхание,
ждать приговора часов с кукушкой.

На некотором удаленье,
на расстоянии плевка,
На несколько ступеней выше… Или ниже…
В надежде, в раздраженье,
в ожидании кивка,
На станции Девяткино или в Париже,
В желании бежать скорее прочь
или бежать навстречу —
Неясно, если бег в густом тумане,
К тому же за окошком ночь,
мерцают свечи,
На почве ревности или по пьяне
Смешалась кровь с любовью? Или это
Не стон, но озвучание зевка?
И впрямь, не нужно пистолета
На расстоянии плевка.