Array Антология - Кружение незримых птиц

И он тогда
Забудет тот закон, который
Про все и вся,
И удивится, что так скоро
Огонь иссяк,
И не услышит, но учует
Далекий звон,
Поймет, что пустота врачует,
Увидит он,
Что завершается закатом
И Судный день,
Что на стальные зиккураты
Упала тень,
Вернулись птицы, рыбы, звери,
И ветер чист,
Достанет из котомки перья
И белый лист,
Заметит неба ромбик синий
Сквозь облака,
И зваться будет он отныне
И впредь – Лука,
И ощутит любовь и силу,
И Божий дар,
Поймет, что время возвратилось
И что пожар,
Спаливший Мир, подобно Трое,
Внезапно стих
И что Пришествие Второе
Сложилось в стих.

Чем дольше я живу на свете,
Тем меньше верю в чудеса.
На нашей суетной планете
Полжизни – это полчаса.

Заранье путь нам уготован,
Чьего-то замысла рабам,
Не зря придумал ван Бетховен:
«Пабабабам, пабабабам»…

Ничто не ново в этом мире,
Ничто не вечно под луной,
Никто нигде не мыслил шире,
Чем Заратустра или Ной.

Все непременно повторится
Рефреном страшным и простым.
И снова в дверь судьба стучится:
«Тыдыдыдым, тыдыдыдым»…

И небо кажется с овчинку,
И всякий вздор идет на ум,
Но все-таки поставь пластинку —
«Тудудудум, тудудудум»…

И снова жизнь полна цветенья,
Весны, любви, прекрасных дам,
И божества, и вдохновенья,
«Тадададам, тадададам»…

Хочу скорее в ноосферу
За струйкой дыма светло-серой,
Умчусь бумажным человечком,
Сгорев в огне пасхальной свечки,
Сквозь крышу, в небо, в постоянство,
Вдыхая время и пространство,
Подальше от переживаний,
Любовей, разочарований,
Туда! К фантазиям, идеям,
Героям, гениям, злодеям…
Там вместе все, что не совместно,
Едино все и, если честно,
Никто не думает о Вечном
И не стремится с каждым встречным
Вступать в полемику пустую
О смысле жизни, ибо всуе
Мы столько раз пытались тщетно
Его найти, что незаметно
Дошли до «жизни после смерти»,
А в ней, конечно, уж поверьте,
Нет ни вопросов, ни ответов,
Ни правил, ни авторитетов;
Ну разве только Аmadeus…
Хоть я давно уж не надеюсь,
Что Lacrimosa не напрасна,
Что звуки могут быть прекрасны,
Вода чиста и люди братья,
Любовь – не то чтобы занятье,
А все-таки огонь желанья,
В котором я без колебанья
Сгорю и – прямо в ноосферу
За струйкой дыма светло-серой.

Рядом с девушкой в шубке из крашеной норки
На февральском морозе, не чуя конечностей,
В безнадежной тоске по трамваю восьмерке
Думать не о чем, кроме как о бесконечности.

Вероятней всего, что по чьей-нибудь шалости,
По халатности, глупости или по беспечности
Восьмерка набок упала от усталости
И стала символом бесконечности.

Бесконечность «до» и бесконечность «после»,
Разделенные ожиданием восьмерки трамвая,
Стремительно сближаются и встречаются где-то возле
Креста или камня у дорожки, с края,

Без ограды, под той стареющей липой,
Что изредка слышит нарушающий молчание
Звук, что-то между вздохом и всхлипом,
Застревающий между суффиксом и окончанием

В слове «единственный», которое снежинке тающей
Влажно шепчут красивые красные губы,
Сложенные в знак бесконечности и мерцающие
Из плотно запахнутой норковой шубы.

Проспект Победы врезался в зелень леса,
Как нож маньяка в плоть невинной жертвы.
И с каждым годом он проникал все глубже,
Чтоб лес зеленый даже не пытался
Стоять стеною на пути прогресса.

Ведь это так разумно, потеряв немного
Во времени, выигрывать в пространстве,
Поскольку места вечно не хватает,
А времени конца пока не видно.

Хотя недавно с неподдельным интересом
Один настойчивый лохматый сумасшедший
Преследовал строителей проспекта
Вопросами: не правда ли, что время
Кончается как раз за этим лесом?

Увы! Но яблоко по имени Земля,
Благоуханное, зелено-голубое,
Покрылось плесенью цивилизации.
Ее гнилые пятна с каждым годом
И с каждым днем распространяются все шире,
И только Апокалипсис способен
Остановить необратимые процессы.