Светлана Иванова-Шипилова - Ароматное лето

О, буди путеводною звездою
И нашепчи заветные слова,
Не разлучайся, Матерь, ты со мною –
Гори, свети, всегда во мне жива !

Пути мои, сердца любимых, близких
Покровом ты лучистым охрани,
С озёрных вод и берегов Косинских
С любовью на детей своих взгляни!

Плещут волны голубые,
серебристо-озорные,
шелковисто-завитые –
плещут, блещут и поют…

Ни тоски они не знают,
ни от бед не убегают,
лишь журча и замирая,
по лугам зелёным мая
бесконечно вдаль текут.

Оживите душу, волны,
подарите мне покой,
чтобы дух, стремленья полный,
не боялся туч и молний,
рёва страшной преисподней –
и летел бы ввысь стрелой!

Ароматное, свежее, спелое –
землянично-смородинный глянец,
а зеркальное Озеро Белое
осветил золотистый багрянец.
И любуюсь я ало-малинным,
необъятно широким закатом,
провожая его длинно-длинным,
очарованно вспыхнувшим взглядом.

Луна, как яхонт драгоценный ,
над гладью озера скользит,
и, девой гордой и надменной,
красуясь, в зеркало глядит.

И ни гримасы, ни морщинки
на светлом девичьем лице,
но лишь подобие улыбки
мы разглядеть смогли в конце,

когда, сверкнув меж облаками
и снова в бархат затонув,
она царила над волнами,
уста насмешливо сомкнув.

Пусть сны тебе снятся, как « Песни без слов »,
нотой « си » в них си -яет небесный покров,
и аккордами светятся Солнца лучи –
горячи, как огонь, горячи…

А с другой стороны серебрилась луна –
одинока, волшебно-грустна…
И задумчивой флейтой выводит она
« Casta diva » сиреневым « Фа ». [9] Им. в виду знаменитая ария Нормы из оперы Беллини «Норма», вступление к которой исполняет флейта. Ария написана в тональности Фа мажор.

Луна, надрезанным лимоном,
в шелка озёрные вплыла,
и, проскользив по кудрям клёна,
нить золотую в них вплела.
Под этим клёном, замирая,
ловлю я трели соловья
в последний день Весны и Мая, –
и вновь поёт душа моя!

Как у светлой-пресветлой берёзоньки
разметались зелёные ко́сыньки,
развева́лись они, расплета́лися,
на холодном ветру рассыпа́лися…

Налетел на неё вихрь буйный,
вихрь злой, беспощадный, ненастный,
понагнул её стан белострунный,
как у лебедя, нежно-прекрасный.

И закапали горькие слёзоньки
из невидимых миру очей
у берёзки, у кроткой сиротоньки –
всё сильнее, звончей, горячей…

Но, пригретая ласковым солнышком,
улыбнулась сквозь слёзы она,
позабыв о страдании-горюшке,
что хлебнуть довелось ей до дна,

И воспрянула, вихрем не сломлена,
горделива, стройна и сильна –
воля к Жизни берёзке дарована
той Любовью, что дышит Весна!

Под окном моим расцветал каштан –
шелковистый каштан, остролистый каштан…
Исцелял он меня от кровавых ран,
от сердечных кровавых ран…

Зажигались янтарные свечи,
точно ёлочки зимней порой,
щебетали скворцы там беспечно,
забавляясь невинной игрой.

А в глубокую темень ночную,
у каштана, где глушь-глухомань,
я встречала зарю золотую
в предрассветно-росистую рань…

Я войду ли в дубраву зелёную
по мосточку крепчайше-кали́нову,
и вдохну ли душою свободною
ширь-просторную, даль лебединую?

Ой вы, сосны – колонны могучие,
что стоите, вершины кача́ючи?
Ой вы, травы, душисто-цветущие,
что вы шепчете там осуждающе, –