Бахтиёр Ирмухамедов - Нетленки. Книга тринадцатая. Поэмы

Ну, прощай, моя березка —
Я сегодня уезжаю,
Возвращаюсь в край родимый.
Время вышло. Мне пора.
Я люблю твою прическу,
Я люблю твою фигуру,
Я люблю твои объятья,
Я люблю тебя саму.
Если б стал я вольной птицей,
Если б стал бродягой сирым,
Если б был я всеми брошен,
Не покинул бы тебя.
Но зовут меня чинары,
Виноградники тоскуют,
И Чимгану обещал я,
Что вернусь в короткий срок.
Не печалься, не кручинься:
Расставание – не горе:
Ведь отныне память с нами,
Ведь отныне ты – во мне;
Мы же встретили друг друга,
Мы же счастье испытали,
Мы же в тайны мирозданья
Проникали без труда.
Если б мы не повстречались
И друг в друга не влюбились —
Это было бы несчастьем,
Это было бы бедой.
Потому не плачь, родная,
Не клони осанку долу.
Я прощаюсь не в обмане:
Я не знаю, что нас ждет;
Я не знаю, даст ли Боже
Мне оказию вернуться
И обнять тебя и снова
Целовать твои уста.
Будет мне дана возможность —
Я примчусь, не сомневайся.
Коль судьба тебе поможет —
Приезжай в Узбекистан.
Приезжай в любое время —
Ночью, днем, зимою, летом, —
Буду всех счастливей в мире,
Буду всех я веселей.
Я введу тебя в просторы
Белых хлопковых угодий
И снежинками из ваты
Всю украшу, с плеч до пят.
Виноградом с дамский пальчик
Угощу под жарким солнцем,
А затем арбузом сладким
Буду потчевать тебя;
И, схватив в охапку дыню,
Мы пойдем с тобой купаться:
Выбирай – к твоим услугам
Сырдарья, Амударья.
Если ж быстрое теченье
Бурных рек и глубина их
Устрашат тебя невольно,
Есть жемчужина – Чарвак.
Покажу тебе мой город,
Мой Ташкент, мой парк укромный,
Где я буду в дни разлуки
Вспоминать тебя одну.
В этом парке есть чинара —
И она, как я тоскует:
По душе ей близок тополь,
Но стоит он вдалеке.
Лишь когда подует ветер,
Удается им общаться:
Ветер их слова друг другу
Переносит на себе.
Я сведу тебя с чинарой —
Ты расскажешь ей про север,
Про метели и сугробы,
Про сквозные холода,
И том, как в хороводы
По весне сестер сзываешь,
Как листвой сердечной клены
Ваши души теребят.
Ты подружишься с чинарой,
Будешь грустной утешеньем;
А во дни, когда ей станет
Чуть спокойней на душе,
Мы на время отлучимся
И поедем, как туристы,
В города всемирной славы —
В Бухару и в Самарканд;
Насладимся и Хивою:
Ты увидишь их воочью,
Ты услышишь говор мудрый
Этих древних городов.
Посетим с тобой раскопки
Поселений предков дальних
И узнаем, как эпохи
Сохраняли их дела.
Ты поймешь тогда, откуда
В моем сердце ностальгия,
Этот зов и эта тяга
Возвратиться в край родной.
Много есть еще сокровищ
И чудес в Узбекистане.
Приезжай, как только сможешь, —
Буду ждать тебя всегда!
Ну, прощай, моя березка…
Перестань… ну, вытри слезы…
Ты же знаешь, я не стану
Ласки чуждой мне искать;
Ты же знаешь, «погорел» я —
Был обманут я девицей,
Был отвергнут я лукавой
В день, когда мой черный враг
Извратил, поправши совесть,
Все события и факты,
И облил несносной грязью
И меня, и страсть мою.
Ты же знаешь, сколько нервов
Я убил в себе, страдая
Оттого, что справедливость
Не смогла торжествовать.
Ты же знаешь, что уродцы
Осквернили иноходца
В день, когда померкло солнце
И ушла с небес луна.
Ты же знаешь, что немного
Оставалось мне до смерти
В дни, когда вожак уродцев,
Сворой бездарей кичась,
Выживал меня из жизни,
Вытеснял меня из неба,
Отнял воздух и трусливо
Поединка избежал.
Ты же знаешь побирушек,
Получивших хлеб насущный
Из руки моей открытой,
Тут же плюнувших в нее.
Неужели я доверюсь,
Распахну ли душу настежь
Этим особям продажным —
Лизоблюдам вожака?
Ты же знаешь, я бессилен
Перед подлостью и ложью,
Пред безволием тщедушным
Мелкой выгоды рабов.
Ты же знаешь, к той девице
Я остыл душой и сердцем…
А твои глаза и кудри
Променяю ли на блеф?!
Я люблю тебя, березка!
Ты одна смогла увидеть,
Ты одна понять сумела,
Что другим и невдомек.
Я люблю тебя за нежность,
Неподкупность и уменье
Промолчать, когда излишни
Даже чуткости слова.
Что ж, прощай… пусть расставанье
Даст нам силы и терпенье
Никого на белом свете
Никогда не проклинать.
Из жары и зноя юга
Буду сердцем я стремиться
К твоей северной прохладе,
К твоим песням и ветвям.
Ну, не плачь… я сам заплачу…
Ну… ослабь свои объятья…
Мне пора… пора, родная…
До свидания… прощай…

Что тебе ответить,
друг мой безутешный?
Я все так же тлею
в темноте кромешной,
И со мной все так же
скука да печаль:
В этой жизни важно
не рубить с плеча.
Раз такое дело,
спешка – неуместна,
Как при погребеньи
озорная песня.
Вот на этом можно б
завершить рассказ,
Да хочу поведать
о Муканне сказ.
Это – не легенда,
вставшая из праха;
Это – быль о сыне
Мавераннахра.
Он умом и духом
был совсем не слаб —
Оттого и трясся
перед ним араб.
В век седьмой на свете
разыгралась драма:
Зародились догмы
новые ислама;
И явился новый
для людей кумир;
Кто в него не верил,
прозван был: кяфир.
Знаменосцем веры
Мухаммед-мессия
Был, и эту веру
насаждал он силой.
И познавший это
Муавий-халиф
Собирает войско,
чтоб расширить миф
О пророке новом
умноженьем страха;
И тогда достиг он
Мавераннахра.
Дело «правоверных»
продолжал Муслим:
Многие народы
соглашались с ним.
Но не так уж робки
были мои предки,
Не про них писалась
жизнь в арабской клетке:
За свою свободу,
Родину свою
Головы слагали
в яростном бою;
Проявляли в битвах
все свое искусство;
Над собой держали
пламя Заратустры.
Много, много люду
погубил ислам,
Лишь затем,
чтоб живу
оставался сам.
Да к тому ж средь ханов
в древнем Междуречье
Не было единства,
как на русском вече.
Не рожден еще был
покоритель стран
Тарагаев отпрыск
грозный Тамерлан.
Но земля святая
не бедна сынами,
Кто поднимет войско
на войну с врагами.
И восстал Муканна —
оккупантов бич, —
И к своим собратьям
обратил он клич:
«Эй, народ свободный!
Я – твой Бог-спаситель,
Я – твой миротворец,
я же – и воитель!
Поднимайтесь, люди! —
в нашем доме – враг;
Он принес нам беды
черные, как мрак.
Становитесь в войско!
С нами Огнь надежды!
Облекайтесь, веря,
в белые одежды!
Ни к чему нам вера
чужеродных стран:
Пусть других болванит
сурами Коран!
Посмотрите, люди,
что творят арабы:
Топчут наши хлебы,
забирают скарбы,
Наших жен увозят,
пользуют сестер!
Чужеземец мерзок,
грязен и матер!
Можем ли мы робко
созерцать разбои?!
Поднимайтесь, люди!
В битву, эй, герои!
Иль хотите, чтобы
униженья за
Плюнули нам дети
в будущем в глаза?!».
И восстали люди,
и собрали камни,
И ряды сплотили
на призыв Муканны;
И в исламской вере
уж пробита брешь:
Уж свободны Суббах,
Бухара и Кеш;
В Согде и Несефе —
«белые одежды»;
Да и в Нишапуре
уж не так, как прежде;
Хорасан бушует;
уж халиф не рад —
«Белые одежды»
целятся в Багдад!
И халиф «взорвался»
на сынов ислама:
Топчет он ногами:
«До такого срама
Довели,
ослы,
Великий Халифат!».
Он чалму срывает,
рвет с себя халат,
Первому, кто рядом
трепетал, как заяц,
Голову срубает…
«Где Муслим-мерзавец?!
Где сей трус паршивый,
смелый на словах?!
О, позор, позор мне!
Не простит Аллах!».
А меж тем Муканна,
непокорный первый,
Обращает братьев
в собственную веру:
«Мы свободно жили
на своей земле,
Мы свободны были,
как простор полей.
Никого не звали,
никого не гнали,
И в своих заботах
мирно почивали.
Орошали нивы,
коз, овец пасли,
Заратустре службу
праведно несли.
Но пришли арабы
с чуждой нам культурой,
Навязали веру
рабскую
и суры.
Запретили живность
нам живописать —
Дескать, лучше суры
вслух читать,
читать…
Разрешили мыслить
только по Корану,
Но прочтешь две суры —
голова в тумане.
Нам кричат имамы,
что лишь Мухаммед
Прислан нас очистить
и спасти от бед;
Посвятить Аллаху,
мол, должны мы чувства,
Все свои надежды,
все свое искусство;
Якобы в неволе
смысл небесный есть:
Там
свободным будет,
кто покорен
здесь.
Не нужна нам доля
бессловесных тварей!
Эй, вооружайся,
молодой и старый!
Ни к чему нам гурий
девственная стать,
Если наши жены
будут здесь страдать!
Пусть сулят имамы
райские нам кущи,
На своей отчизне
жить
свободным
лучше!».
И растет, и крепнет
войско бунтаря;
К Мавераннахру
движется заря.