Под кроватью, за диваном,
Даже заглянул под стол,
В коридоре и за ванной
Он подружки не нашёл.
Не нашёл, но вдруг услышал
Продолжительный звонок.
В коридор он смело вышел,
Дверь открыл, не чуя ног.
На него свалилась сверху
Мягколапка кувырком…
Как так сверху? – вот потеха —
Это же не цирк, а дом.
3.
Ну, зачем она цепляясь,
Вверх карабкалась без бед
И упасть, вниз не боялась…
Вот, что рассказал сосед:
«По наличнику дверному
Кошка к кнопке добралась,
Кто учил её такому? —
В дверь звонить она взялась.
Дозвонилась! Дверь открылась —
Мягколапка прыг – и в дверь…
Научилась, научилась,
Как домой попасть теперь».
Александр Белкин
Синий вечер платочком накину,
распрямляю усталую спину.
Вижу, котик сидит недалече,
а глаза у него человечьи.
– Мури, мури хозяйка устала?
с зорькой ранней, наверное встала?.
– Да вестимо усатый бродяжка,
мне бывает как женщине тяжко.
Детки просят скорее покушать,
ведь иначе откажутся слушать.
– Мури, мури котом быть полегче,
тяжки ваши труды человечьи.
В день я парочку мышек поймаю,
и за это сметанки лакаю.
– Знаю, знаю усатый зазнайка,
любит котиков ваша хозяйка.
Холит, чистит вас всех и лелеет,
беспризорных особо жалеет.
– Мури, мури открою секреты,
мы коты тоже ищем ответы.
Чем вы любы так нашему роду?
как познать человечью природу?
– Ах ты, милый усатый философ,
у людей тоже много вопросов.
Их оставь на потом, вот колбаска,
да моя человечная ласка.
Александр Поздеев
Ночная, бешеная смена,
тут солидол, там кислота.
Но мне пришлось на миг отвлечься,
на купоросного кота.
Облезлый, полудохлый, тощий,
из рода вечных цеховых.
Ночную смену сделал проще,
шум сквернословия утих.
В единый миг котенок тощий,
бригаду смехом уложил.
И доработать смену проще,
и не придирчив бригадир.
В таких мгновениях картинках,
так незначительных порой.
Жизнь выставляет по старинке,
моменты бытия игрой.
Александр Поздеев
СХОЖИЕ ТВОРЦЫ
Кошка сдувает с блюдца,
пушистое варево дней.
Виденье какое! но нужно очнуться,
от воплощения в ней.
Пушистое варево дней,
иней из пластилина,
кошку как чью то оплошку.
Как воплощенье мгновенья,
мастера вторит глина,
да та же кошка, но понарошку!
Гончар воплощается в кошке,
замес за замесом лепя.
Вправду – ли, понарошке,
лепит ее, любя.
Он человек, он мастер,
кошка он, и Творец,
натруженными руками
тайн откроет ларец.
что за семью замками.
И кошка месила глину,
– Слеплю человека я!
Буду любить, не покину,
тайну открою огня.
– Что из того что Боги, властвовать дали ему.
– Схожи наши дороги, честь не ему одному!
Александр Поздеев
Скуластый пес, глаза сочатся светом, а сам одет в лохматый макинтош.
Одет что странно, в мире неодетом, но на двуногого увольте не похож.
Глаза его когда то грели запад, ошейник пел романсы от кутюр.
Стучала песням вслед готическая лапа, и вместо кости грыз лохматый сюр.
Теперь он стар, острее стали скулы, поистрепался меха макинтош.
И зубы поистерлися акульи, но пес загадка так же все хорош.
Александр Поздеев
МАЛЕНЬКИЙ КОТЁНОК В ГОРОДЕ БОЛЬШОМ…
Маленький котенок в городе большом —
Брошенный ребенок с плачущей душой.
Улицы безмолвны, тишина вокруг,
Маленький котенок жаждет добрых рук.
Почему жестоким стал огромный мир?
Посмотреть бы в окна городских квартир,
Где возможно любят, где кого-то ждут,
Ласку там и нежность кошечке дадут.
Маленький котенок с плачущей душой
Ищет чьей-то ласки, пусть и небольшой.
Оксана Баженова
Ногу Виктор Михайлович Бельский, а попросту – Михалыч, надо признать, потерял глупо – когда еще лет пятнадцать назад вдруг начал хромать, хирург в районной больнице сказал ему, что это болезнь сосудов, эндартериит. Она практически неизлечима, но если бросить курить, то ее можно хотя бы остановить.
Михалыч регулярно, раз в год ложился в больницу под капельницу, дисциплинированно принимал прописанные ему лекарства, но с куревом так и не смог расстаться и потому хромота его все усиливалась. Ходил он уже с большим трудом, а вскоре и вовсе не смог наступать на правую ногу: ступня распухла и страшно болела. Началась гангрена, и ногу ему, в конце концов, оттяпали, причем – выше колена. Вот только тогда Михалыч все же бросил курить. Потому как если бы не бросил, вполне мог расстаться и со второй конечностью, которая тоже болела. Хотя и поменьше, чем бедная правая, где-то теперь уже похороненная или сожженная в печи больничной котельной, царствие ей небесное. О судьбе отрезанной ноги Михалычу в больнице не сказали, да он как-то и не заморачивался на эту тему и вспоминал о ней лишь в придуманной им «шутке черного юмора», когда мог для красного словца ляпнуть, что одной ногой он уже «там».
Читать дальше